Якуб Коварж. Интервью

— После восьми лет в КХЛ — и семи из них в «Автомобилисте» — девятый сезон закончился для тебя в самом его начале из-за проблем с коленом. Две недели назад ты вернулся домой в Чехию, сейчас проходишь обследования, поэтому главный вопрос на сегодня — твоя карьера все еще на паузе или она близка к завершению?

— Я стараюсь держать позитив, надеюсь, что вернусь еще на лед. Я готов к тому, что 3 сентября может была моя последняя игра. Но пока уверен, что она не последняя. Сейчас начал жить обычной жизнью, как живут другие люди. Слишком много по больницам езжу пока, но это скоро, наверное, закончится. Начну процесс восстановления. Уже занимаюсь с тренером по физподготовке — это девушка, бывшая хоккеистка и знает вратарские движения. С ней работаем над функциональностью суставов, разгибаем-сгибаем колени, голеностопы.

— От чего больше дискомфорт — от физического состояния или от внезапного отсутствия хоккея в то время, когда он всегда у тебя был?

— Прошел уже месяц безо льда, колено успокоилось и не мешает мне в обычной жизни — это главное. Поэтому будем с врачами искать возможности, как подготовить колено к вратарским нагрузкам. Не хватает эмоций, которые всегда были в раздевалке — и победных, и проигрышных. Атмосферы в коллективе. Это самое сложное, с чем придется расставаться после окончания карьеры.

— Теперь нет и командного расписания. Сложно самому себя дисциплинировать?

— Хоккейная жизнь похожа на солдатскую. Но у нас, европейцев, больше свободы в хоккее, чем в России, где все более строго, по «армейскому» расписанию. У многих игроков бывают проблемы со свободным временем, они не могут определиться, чем будут заниматься. Но у меня с этим проблем нет, наоборот, только ждал того, когда сам буду королем своего времени.

— В каких игровых аспектах стали проявляться проблемы с коленом — в перемещении на щитках, в позиции в реверсе, или вообще в катании в целом?

— Вот все, что ты говоришь. Колено начало сильно болеть и опухать, становилось твердым. Было сложно его разгибать. Не мог долго сидеть в реверсе — было неприятно и даже больно. Сидя на щитках, было неприятно толкаться ногой, когда нужно играть под добивание. Перемещаться под быстрые броски с ходу. Все аспекты игры вратаря, которые делают разницу между обычным и хорошим вратарем, мне колено не позволяло делать.

Реверс

Позиция вратаря, которая при правильной технике позволяет эффективно перекрывать весь ближний угол. Получается не у всех и не всегда.

— Мне кажется, нет смысла разбирать твои ошибки в игре с Магнитогорском 3 сентября, которую «Автомобилист» проиграл 2:6. Вся причина в твоей текущей форме?

— Во-первых, «Магнитка» нас очень сильно разгромила. Играла намного лучше нас. Чтобы справляться с такими моментами, которые соперник создавал, мне нужно быть в лучшей форме и в лучшем состоянии. К сожалению, колено не дает — я на всех движениях опаздывал, потому что не мог толкнуться так, как надо было. Такой результат получился.

— Твое прощание с Екатеринбургом получилось по-настоящему сентиментальным. А помнишь момент, когда ты впервые понял, что стал особенным игроком для этого города?

— На самом деле, таких моментов было довольно много, но самый впечатляющий был, когда я приехал в Екатеринбург в сезоне 2016/17 играть за «Северсталь». И довольно много зрителей на трибунах во время матча болели за меня. Люди после игры оставались на трибунах, весь стадион мне аплодировал, и очень много фанатов ждали у выхода из дворца и провожали меня в автобус. Это запомнится мне навсегда. Я понял, что оставил хорошие впечатления от своей игры в этом городе и то, что люди меня не забывают — это был сильный момент.

— Когда мы договаривались об интервью, переписываясь в мессенджере, я удивился, что ты еще и пишешь по-русски без ошибок. Давно научился?

— Одна из причин, почему я выучил язык — я быстро понял, что в России мне надо на нем разговаривать больше, чем на английском. Пункт номер один я себе поставил, что начну учить буквы, читать и писать. И за счет этого получилось более-менее правильно начать общаться. Конечно, я пишу и с ошибками, бывает, друзья смеются, когда неправильно что-то написал, но в принципе за восемь лет научился неплохо.

— В командных чатах тоже давно по-русски пишешь?

— Да, но мне там все равно никто не отвечает никогда (смеется).

— Большинство твоих интервью на русском языке плюс-минус на одни и те же хоккейные темы. Мне интересно узнать о степени погружения еще и в контекст места, где ты пробыл много лет. Тебе говорит о чем-нибудь слово «Свердловск»?

— Если мне кто-нибудь скажет «Свердловск», я представлю область, в которой я жил более семи лет. Немножко знаю про историю города Свердловск — это потом и стал Екатеринбург. Мне, конечно, история всегда была интересна, но не буду говорить, что я все знаю. Но было интересно узнать что-нибудь про город, в котором я столько времени прожил.

— А ты знаешь как связаны Екатеринбург и два человека — собственно, сам Свердлов и император Николай II?

— Ну, вот это я уже не знаю.

— А кто такой Борис Ельцин?

— Понятно. Это я знаю. Несколько раз ходил в «Ельцин-центр». Ельцин — это президент России. Знаю, что он связан со Свердловском.

— А знаешь, как твоя фамилия звучала бы будучи переведенной на русский?

— Кузнецов. Мы, по-ходу, с Женей Кузнецовым из Челябинска — родственники.

— Мне кажется, что ты все-таки учил язык в первую очередь для того, чтобы иметь возможность проявлять свои лидерские качества. Ты же из тех вратарей, кто разговаривает с командой и на льду, и в раздевалке?

— Конечно, сначала я на льду не разговаривал, когда только что приехал. Но со временем, и с возрастом — начал. Бывало, мог и накричать в раздевалке. Не лично — в личную никогда, а в общую — да. Коммуникация вратаря с защитниками важна. Разбор микро моментов, про которые тренеры не говорят — и иногда даже не видят. Я считаю, что вратарь, у которого есть мозги и который хорошо читает игру, который разбирается в игре — видит лучше всех площадку, потому что он стоит сзади. И поэтому мнение вратаря очень важно, это может помогать тренеру и команде.

— А тактику соперника ты изучаешь? Или это уже лишнее?

— До игры не изучаю, но во время матча я вижу, как соперник играет — это интересно. Смотрю варианты игры в средней зоне, в зоне обороны, форчекинг.

— Если завтра из Чехии в КХЛ поедет твой знакомый вратарь, какой фразе на русском языке ты его научишь в первую очередь, которая ему поможет в хоккее?

— «Поверьте мне, я стараюсь».

— Часто получалось говорить слова в раздевалке, которые реально заводили команду и был результат?

— Если чувствую, что кто-то мало старается, или мы играем по системе, которая не работает, или повторяем вещи, за которые нас соперник наказывает постоянно, то я дам команде знать. Я сыграл более 400 матчей в КХЛ — конечно, были моменты, когда мы вытаскивали игру, но какую-то одну не вспомню... А в день между матчами мы иногда с игроками проводили такие «собрания», сами решали, как исправлять свои ошибки. Когда не получали помощь от тренерского штаба. Я участвовал в таких «собраниях» и был одним из тех, кто хотел, чтобы мы так делали. Это было нечасто, конечно, и не при всех тренерах, с которыми я работал.

— Зачем игроки в обход тренерского штаба сами что-то выдумывают?

— Я так скажу: никто из нас не самый грамотный человек на свете. Не все тренеры знают всё. И игроки понимают, что тоже не всё знают. В этом надо искать компромисс. Такое было — тренер держит свое мнение, не хочет слушать игроков, а команда проигрывает и вся раздевалка тренером недовольна. Все понимают, что мы играем неправильно, что эта игра нам не подходит и не приносит результата. Потом приходится игрокам собираться и придумывать, как играть.

Был один пример в КХЛ, не буду говорить, что за команда. Болельщики были очень довольны главным тренером, и довольны им до сих пор, а сама команда просила, чтобы его уволили. Руководство этого не сделало, и игроки просто сами собирались и придумывали систему игры. Команда добилась результата без тренера, которого после сезона все равно сняли с должности. Болельщики были недовольны, но игроки показали, что у них есть яйца, решили, что не будут просто доигрывать сезон и искали варианты.

— Уверен, тебе не раз говорили о том, что, «Якуб, ну здесь так принято, главный тренер — главный и точка».

— Все всегда мне так говорили. Я отвечал: «Почему невозможно что-то поменять? Почему мы не можем общаться как люди с людьми? Мы поможем тренеру, а тренер — нам». На это я ответа ни разу не получил.

— Можно ли хорошо зарабатывать на жизнь, играя в чешской Экстралиге?

— То же самое, как и в России. Если вы игрок четвертого звена в Череповце, вам придется после завершения карьеры довольно быстро искать работу. Если вы играете двенадцать лет в первых двух звеньях, если у вас есть мозги и вы не потратили все деньги сразу, вам работать не надо. Такая же схема в Чехии. Если вы второй вратарь, придется работать сразу после окончания. Если провели хорошую карьеру, были достижения, ездили в сборную, можно спокойно стать тренером в клубе или заниматься чем-то другим, и денег будет хватать на довольно качественную жизнь.

— А ты ехал в КХЛ в первую очередь зарабатывать?

— Хоккей — это работа. Если ты пошел этим делом заниматься, ты хочешь зарабатывать как можно больше. У меня получился момент, когда я стал сильнейшим вратарем в лиге, попадал в сборную, и начали приходить предложения. Возможно было заработать в России в шесть-семь раз больше, чем в Чехии. Конечно, я решил поехать. Тем более, играть в лиге, которая сильнее.

— Ты однажды в интервью говорил, что ты — «южный чех», и в Либерец, на север страны, играть не поехал бы. «Южный чех» — это только вопрос географии, или еще чего-то, например, менталитета или образа жизни?

— Географии. Я привык жить на юге, да. Когда переходил во взрослый хоккей, я получил несколько предложений и выбрал «Ческе Будеевице» — самое маленькое по деньгам, но только потому, что тут я считался местным. Хотел играть за своих.

— В бытовом плане юг и север страны отличаются?

— Воздух, качество жизни, уровень жизни. На севере очень много заводов, мало хорошего воздуха. У нас на юге такого нет.

— Еще один важный вопрос к тебе, как к чеху. «Пльзень» — в России известный как «Пилснер Урквелл» — это лучшее пиво во всей Европе?

— Это даже не вопрос. Это понятно. Спорить никто в мире не может вообще. Кто не пробовал Пльзень в Пльзени, тот на самом деле и не знает, что это такое. В Чехии есть несколько мест еще, где его продают, но оно уже совсем другое. Как и то, которое можно купить за границей. Надо еще и правильно наливать, так только чехи умеют, от этого тоже очень много зависит.

— В Экстралиге самый дальний выезд — километров 500. От Екатеринбурга до Владивостока — 5000. Ты представлял себе эти расстояния, когда ехал играть в Россию?

— Дело не в расстоянии в километрах, а в часах, которые ты тратишь на поездку. В Чехии команда с Карловых Вар едет в Остраву — это около семи часов на автобусе. Из Екатеринбурга в Хабаровск — шесть часов, но в самолете, где можно походить, полежать, покушать. А в автобусе сидишь на одном маленьком сиденье. Путешествие в самолетах намного удобнее.

Единственная разница, из-за которой у нас волосы растут серее, из-за которой мы стареем быстрее остальных — это разница во времени.

Прилетать в Екатеринбург в 5-6 утра после игры в Москве и на следующий день выходить на тренировку, и через два дня опять играть — это вещи, которые перенести очень сложно, и которые влияют на наше здоровье и на наше состояние.

— Сколько раз ты бывал в России до перехода в «Автомобилист»?

— В 2006 году был с молодежной сборной в Мытищах. Через год в Санкт-Петербурге, потом в Уфе на Лиге Чемпионов с «Ческе Будеевице», и потом с ними же в Екатеринбурге на предсезонном турнире. За год до того, как подписал там контракт.

— Ты помнишь первую бытовую трудность, с которой столкнулся после переезда в Россию?

— Сразу в первый день. Меня забыли встретить в аэропорту. И я там остался три часа сидеть. Никогда не забуду это.

— Как добрался до города?

— Ужасно. Слава богу, мне родители подарили 1000 рублей наличных, нашли где-то. Я вспомнил о них через два часа сидения на баулах перед аэропортом. Взял эту тысячу и пошел искать водителей такси, пытался им как-то объяснить, но, к сожалению, в 8 утра в аэропорту Кольцово вы не найдете таксиста, который знает хотя бы два слова на английском языке. Пришлось очень сложно им объяснять, что меня нужно отвезти на хоккейную арену «Автомобилиста». Но, наконец, как-то получилось, договорились, тысячи рублей им слава богу хватило.

— Леонид Вайсфельд, как говорят в российском хоккее — «напихал» начальнику команды тогда, наверное?

— Да, я помню, «напихал» и очень сильно. В конце сезона, когда у нас оставалась еще одна игра в «регулярке», один из руководителей клуба спросил меня, чего я хочу за выход в плей-офф. Я попросил хорошую вечеринку сделать для всего клуба, для всех игроков, их жен, всех семей. Сделали большую вечеринку, мне тогда Вайсфельд рассказал, что серьезно «напихал» людям за то, что лучшего игрока команды забыли встретить в аэропорту.

— Слышал о том, как Леонид Владленович описывал свое стремление тебя подписать словами «если надо, мы и брата Коваржа, и бабушку Коваржа подпишем»?

— Да, было такое. Но я договариваться начал раньше — у меня сезон уже закончился, а Ян стал «зажигать» в плей-офф, до финала дошел — и стало понятно, что он может уехать в топовую команду КХЛ, а это лучше для первого сезона. У брата плей-офф в итоге получился настолько крутым, что выровнять предложение «Магнитки» было невозможно.

— Насколько долгий процесс — переход из Экстралиги в КХЛ — имею в виду обсуждения пунктов контракта, всех деталей, принятие финального решения?

— Я готовился к переезду в Россию два сезона. Когда начал постоянно ездить в сборную и был по статистике одним из лучших в Экстралиге, клубы КХЛ начали через агентов обо мне интересоваться. Но у меня был действующий контракт, и я не хотел тогда слышать, из каких команд звонят. Но потом время пришло — у нас на столе было четыре предложения и мы просто выбрали одно. Сильно помогло то, что я был в Екатеринбурге за год до того и немного помнил город. А то, что команда три раза подряд была на последнем месте — для меня стало только мотивацией.

— От каких клубов были другие предложения?

— «Атлант», вроде бы в пару к Стасу Галимову. В «Спартак» — еще до того, как они Джеффа Гласса подписали. Новокузнецк. И Новосибирск еще.

— Вас с братом сто раз уже спрашивали, каково это — играть друг против друга в матчах «Автомобилиста» и «Металлурга», поэтому я придумал конкретную ситуацию. Представь: последняя игра сезона, ничья, серия буллитов, брат бьет решающий — и ты знаешь, что ему не хватает одного очка до премии. Твои действия?

— Фактор номер один для твоего возвращения в Екатеринбург после сезона в Череповце?

— Хотелось обратно в любимую команду. Больше ничего не надо было. Я за первые три года в КХЛ полюбил и город, и клуб.

— У меня сложилось впечатление, что тебе намного важнее роль уверенного в себе лидера, каким ты был много лет в «Автомобилисте», чем чемпионские амбиции в каком-нибудь топ-клубе, где точно была бы намного большая конкуренция, пусть и за большие деньги. Это так?

— Нет, дело не в том, какая команда — претендент на кубок или нет, а есть ли в ней определенный первый номер. Для меня непривычно, когда вратарей ставят по очереди — не говорю, что это неправильно. Сложилось так, что я ни разу не находился в такой команде.

— В чем мотивация такого топового вратаря, как ты, играть в команде, для которой первый раунд плей-офф — потолок?

— Добиться того, чтобы это не был потолок. Играть на своем уровне и еще учиться новому. Личные достижения. Мне несложно мотивацию найти.

— По шкале от 1 до 10 насколько тебя мотивируют личные бонусы в контракте?

— Вообще никак не мотивируют. Надо радоваться за бонусы, когда они достигаются. А чтобы это была цель — это невозможно. Для меня деньги — не мотивация.

— Тебе когда-нибудь предлагали невыполнимый бонус, но за очень большие деньги?

— Да. В сезоне 2018/2019, когда в прессе написали, что у меня контракт на 115 миллионов. На самом деле, у меня контракт был в разы меньше, а сумма бонусов была больше основной зарплаты.

Но мне надо было за регулярный чемпионат сделать 15 «сухарей», выиграть 15 матчей только с одной пропущенной шайбой, занять первое место в лиге по коэффициенту надежности, проценту отраженных бросков и по «сухим» играм. И в плей-офф надо было еще сделать статистику.

Это было невозможно. Хотя сезон и так получился у меня лучшим в карьере — 50 матчей я провел в «регулярке», у меня было 40 побед и 94 процента отраженных бросков. Лучше быть бы не могло. Но я из этих бонусов в итоге пятую часть только заработал за счет этого. Но цифры 115 смотрелись красиво.

— Плей-офф того сезона, когда «Автомобилист» единственный раз прошел первый раунд, обыграв «Трактор» — это твое лучшее время в КХЛ?

— По-любому. Да.

— Ты играл тот плей-офф эмоционально или хладнокровно?

— Для меня самой эмоциональной стала четвертая игра в Челябинске — мы вели в серии 3:0 и я понял, что мы точно можем пройти дальше. Игра еще так не очень началась — мы проигрывали 0:2, еще и Стефан Да Коста до конца удалился. Но в конце, когда уже мы вели 4:3, я сделал, наверное, лучший сэйв в матче, и когда игра закончилась, это было... не знаю, как сказать... это очень приятные ощущения.

— Противоположная по настроению серия выдалась в прошлом сезоне — «Автомобилист» не побеждал целый месяц. Была хотя бы одна игра, на которую ты выходил с мыслью «точно проиграем, не пропустить бы больше трех и нормально»?

— Никогда так не думал. Да, я реалист, и не боюсь говорить, когда команда играет плохо. Но выходить на игру и думать, что мы проиграем — это невозможно. Другое дело, когда уже проигрываешь 0:3, осталось минут десять до конца — тогда надеешься, что хотя бы так закончится игра. Но вратарь при любом счете должен играть до конца, потому что любая шайба портит ему статистику. Игрок сыграл матч, не набрал очки — у него осталась такая же статистика, как и была.

— А хотя бы раз ты в раздевалке брал вину на себя из-за поражения?

— Нет, но я могу признать, когда я ошибся или сыграл не так, как надо было. Но я никогда не переставал стараться и был честен перед собой, и чувствовал себя честным перед командой.

— Можно ли быть топовым вратарем в КХЛ, но вообще не быть лидером команды? Просто молча делать свою работу?

— Можно быть таким, но только в той команде, где тренер работает правильно и есть лидеры, которые берут на себя ответственность. Если нет поставленной игры, хороших правил игры в обороне, не могу представить, что вратарь будет играть спокойно, если команда будет косячить, и косячить, и косячить.

— У тебя есть гарантированный способ выпустить пар после плохой игры?

— Я шайбочки люблю на трибуну выкидывать. На следующий день во время тренировки. Потом хожу, собираю.

— А как устроен вечер после поражения?

— Роман Турек научил меня, что после победного матча нужно вести себя также, как после проигранного. И наоборот. В России часто бывает, что если матч не получился — игроки сразу закрываются, даже кушать никуда не пойдут. Это все влияет на самое важное качество спортсмена — стабильность. Конечно, погрустишь после проигранного матча, но никаких огромных слез — также, как никакой огромной радости. Держишь себя на одном уровне.

— Ты уверенный по жизни человек — и это переносится в хоккей? Или твои успехи в хоккее переносятся в жизнь и делают тебя в ней уверенным?

— Я бы не сказал, что я какой-то сильно уверенный человек в жизни. Хоккей и хорошие достижения помогали мне чувствовать себя более комфортно и уверенно в жизни. Хоккей — это не только часть жизни, это и есть моя жизнь. И она очень сильно влияет на меня, мое настроение, мое окружение. Невозможно жить одну жизнь вне хоккея, а другую — на арене. Они связаны.