Вадим Тарасов Интервью для проекта «Единицы»

— Когда у вас игра не клеилась — вы как себя вели в раздевалке?

— Старался не показывать свое недовольство, чтобы внутри команды не создавалась паника или мандраж. Не дергался и не нервничал. По крайней мере, старался, чтобы внешне это было незаметно.

— Я много слышал о том, что одно из ваших самых сильных качеств — умение держать эмоции внутри себя. Но был же какой-нибудь случай, когда вы не удержались и повели себя не так, как обычно?

— Есть уникумы, как Саня Вьюхин, царствие небесное. Если он не поговорит с кем-то, не выскажет кому-то — он не играет. Не играл. Он из общения черпал эмоции. Если я начинал говорить — фокус терялся.

— С командой хотя бы раз разговаривали в раздевалке во время игры или после?

— Честно говоря, не припомню. Последние годы я вообще уходил в тренажерный зал и там выплескивал эмоции через велосипед и растяжку. У всех разные психотипы. Если вратарь начинает эмоционально «кипеть» — негатив идет в команду, может начать казаться, что вратарь начинает дергаться.

— Классная метафора. Сами придумали?

— Ну, я так... Или с домом можно сравнить — вратарь фундамент, стены это игроки, тренеры — крыша. Фундамент провалится, стены обвалятся, крыша упадет.

— А вы помните, когда последний раз подрались с кем-то?

— Не было таких моментов. Отмахнуться — не считается.

— А если вы за рулем, и, например, подрежет вас кто-то — вы хотя бы вслух выругаетесь?

— Когда как. Вклиниться тоже можно интеллигентно — рукой помахать, например.

— Расскажите о человеке самого сильного характера, кого вы встречали в хоккее.

— Довелось со многими ребятами поиграть, так одного не выберу. Не хочу никого пропустить.

— Тогда расскажите про Вадима Морозова. Почему он — особенный капитан в истории «Металлурга»?

— До того, как я пришел в команду, в силу своего возраста понятия не имел, кто такой Вадим Морозов. В конце моего первого сезона получилось гораздо больше играть и показывать такой неплохой хоккей, и неплохой результат. Стали больше общаться. На равных с ребятами, которые были гораздо старше. В частности, с Вадимом. Он был глыбой в этой команде.

— Мне так сказали — вот представь таких капитанов «Металлурга», как Дмитрий Пархоменко и Алексей Кривченков, так вот Морозов — это в пять раз жестче и сильнее характером.

— Когда Сеич пришел и сразу начал всех помаленечку проверять, начал с тех, кто имеет вес в команде. Морозов не боялся с ним общаться и спорить. Да и полномочия на тот момент у тренеров были другие, чем сейчас. Сейчас тренер — это тоже наемный работник, нет результата — можно потерять работу. В то время тоже спрос был, но и больший карт-бланш был у тренера. Больше полномочий, больше рычагов, которыми он мог повлиять на игрока.

— А капитан команды тогда и сейчас — разные роли?

— Не сказал бы, что роль поменялась. Это — мостик между тренерским штабом и игроками, как правило. Капитан — это тот человек, кто не боится высказать свое мнение или мнение команды тренеру, но и партнерам по команде может сказать в глаза, если есть проблемы.

— «К общему знаменателю не пришли» — это финансовый вопрос?

— Все вместе.

— Сейчас можно рассказать?

— Нет, не буду.

— Ну, то есть вопрос не только цифр в контракте?

— Нет, все в целом. Но не хочу углубляться.

— Вам 29 лет тогда было. Думали о том, что и самый расцвет, и значительная часть карьеры позади, и, если хочется что-то выиграть — то это точно не с Новокузнецком?

— Выигрывать охота всегда. Но, если бы все сложилось нормально, я бы не ушел.

— Никогда не думали о том, что задержались в Новокузнецке дольше, чем следовало?

— Нет. От добра добра не ищут. Понятно, что в спорте — да и в жизни — есть амбиции, но когда человек комфортно чувствует себя на своем месте, нет желания скакать куда-то.

— А тандем с Шабановым тех лет — близкий к идеальному в вашей карьере?

— У меня на протяжении всей карьеры всегда были нормальные отношения с другими вратарями в команде, так что я не выделял бы тандем с Шабановым, как отдельный. Отношения с Серегой были «рабочие». Друг друга подстегивали.

— В идеальном тандеме бэкап всегда должен признавать свою роль?

— Быть вторым — это тяжелее, чем быть основным, чисто по-человечески. Потому что у всех есть амбиции, а ворота — одни. Нужно быть и всегда готовым, и пожертвовать своим эго на пользу команде. Да, в сезоне все может кардинально поменяться, но на начальном этапе — перед сезоном или подписывая контракт — вратарь должен понимать свою текущую роль. В разы проще работать.

— Если второй вратарь приходит в команду и говорит: «Окей, дайте мне мои 20 матчей, и мы еще посмотрим, кто тут сильнее». Это уже взрывоопасная ситуация в коллективе?

— Это создает напряжение. Если ты заходишь на определенную роль — нужно ее придерживаться. Да, амбиции — это хорошо. Да, кто-то кого-то реально может «съесть», но любому вратарю нужно правильно преподносить информацию о его роли в этой команде — и лучше даже до подписания контракта. А смотреть и решать, кто сильнее и кому больше играть, будет тренерский штаб.

— Вы в чемпионском сезоне в Уфе как оказались бэкапом у Еременко?

— После травмы. Поначалу у меня получалось лучше, потом я получил травму, Саня начал играть — и играл много, вот и вышел на первые роли.

— Вам каково было после стольких лет безоговорочного первого номера впервые в карьере оказаться «вторым»?

— Не сказать, что я «кипел». Я понимал, что у нас хорошая команда и что у нас реальная возможность выиграть золото. И я себя не ощущаю тем человеком, который не выиграл золото. Ощущаю себя так же, будь я первым номером. Ревности нет.

— Помните встречу с болельщиками в кинотеатре «Октябрь», когда получили от кого-то претензию, а за вас заступился Дмитрий Пархоменко?

— Да, это был сезон 2005/2006. Особо результатов тогда не было.

— Какие у вас отношения были с Пархоменко-капитаном?

— Нормальные. Когда вместе играли, были у нас и спорные ситуации — но в хорошем смысле. Он, будучи защитником, любил активно играть, я немного другого мнения был — так что мы вместе искали компромисс. А потом он, уже как главный тренер, приглашал меня в Новокузнецк. Внутри команды с моей стороны была субординация, никакого панибратства, а вне стадиона так и общались — на нормальном человеческом уровне. Давно не виделись, кстати...

— Вы в 2010 году в третий раз в Новокузнецк приехали, потому что именно он и позвал?

— Так сложились обстоятельства.

— Жалели? Такая красивая история могла быть, но сезон провальный получился.

— Ожидаешь всегда чего-то большего. Но каждый сезон по-своему ценен. Даже негативный результат — это определенный опыт, и жизненный в том числе. С Саней Вьюхиным тогда наконец оказались в одной команде, хотя могли оказаться гораздо раньше.

— Вы помните момент, когда Александр Вьюхин вам рассказал о том, что его могут обменять в «Локомотив»?

— Да. Он говорил: «Думаю, надо, не надо...».

На тот момент это была возможность сыграть в плей-офф, и потом еще что-то выиграть. Так что... искренне за него радовался. Желал удачи. Плей-офф смотрели со старшим сыном. Наблюдали, какие успехи у него.

— Вы помните, что вы делали 7 сентября 2011 года?

— Да. Был в Череповце. Утренняя тренировка прошла, пообедали, с Русланом Нуртдиновым сели посмотреть первый матч сезона... Уфа с «Атлантом» же играла? Ну вот... Начали смотреть, и там такая новость ужасная прозвучала. Я подумал, ну мало ли что, может не взлетели просто, или приземлились сразу. Сразу набрал Сане... ну... и... такая беда случилась. Где-то за неделю до начала чемпионата мы играли в Ярославле товарищескую игру — и последний раз общались тогда.

— Помните, о чем был последний разговор?

— Больше по работе, как готовились к сезону... Как дела, как здоровье, как семьи. Обо всем и ни о чем.

— У вас тогда хоть на мгновение закралась мысль о том, что, может быть, ну его, да и закончить прямо сейчас?

— Честно говоря — нет, не было.

— Вы нейтрально к перелетам относились?

— Да, нормально перелеты переношу. Страха никакого никогда не было.

— За столько лет обязательно должен был быть полет, когда вам все равно пришлось «вспотеть»...

— Разочек. 1999 год, второй сезон Сеича в Новокузнецке. На Ан-24 летали. Как раз в Ярославль летели — не с первого раза получилось приземлиться, ветер такой сильный был, боковой. Раза с третьего сели. По полосе помотало. А так, слава богу.

— А кто еще кроме «Блю Джекетс» был близок к тому, чтобы выбрать Даниила?

— «Детройт». Они на два пика опоздали. Хотели 88 брать, а «Коламбус» взял 86 пиком.

— Для вас вообще не принципиально было?

— Для меня лично — нет.

— А для Даниила?

— Мне кажется, тоже нет.

— Быть задрафтованным в НХЛ — это важный показатель для европейского вратаря?

— Это такой «плюс в портфолио». Драфт драфтом, но если это и есть предел мечтаний для молодого человека — это одна ситуация. Если это трамплин в дальнейшем развитии — совершенно другая.

— Для вас, как для отца, какой день был волнительнее — день драфта или день дебюта в НХЛ?

— Драфт — приятный момент, тем более, сын тогда сезон пропустил, но, тем не менее, был задрафтован. Это была для него дополнительная мотивация, особенно после травмы. Но приятнее было, когда Данька впервые сыграл. Это немножечко больше значит, чем драфт.

— Даниил в Америку же без обратного билета в голове поехал? Не так, как вы?

— Мы не раз с ним говорили о том, что надо брать билет в одну сторону, чтобы ехать туда. Думать о том, как закрепиться, а не о том, как вернуться. Надеюсь, что ему хватит сил и терпения пройти этот путь. Время покажет.

— Вы первую игру Даниила в прямом эфире посмотрели?

— Отчасти. Это не регулярный сезон был, а выставочные матчи. Мы как раз в Уфу прилетели, включил трансляцию — а там уже второй период шел, потом в записи пересматривал.

— А дебютную игру в регулярке получилось посмотреть онлайн?

— Нет, не получилось.

— Вы вообще спокойно за игрой Даниила наблюдаете?

— Раньше смотрел как болельщик. Потом, со временем, стал смотреть тренерским взглядом. Старался оценить правильность и неправильность определенных действий.

— Если тренер вратарей Даниилу говорит одно, а вы считаете иначе — кого слушать?

— Тренера.

— Соблюдать субординацию?

— Да. Начиная с детско-юношеской школы. В детских школах же часто бывает: «Папа, мне же тренер сказал бросать?» «Да не слушай ты этого тренера, ты беги!» Надо знать грань.

— А был у вас какой-то обстоятельный разговор на тему ответственности, которую вратарь несет на протяжении всей карьеры, и не все же справляются?

— Он постоянный, этот разговор. Он постоянно идет, просто модифицируется в силу возраста, в силу опыта — и его, и моих. Этот диалог как начался энное количество лет назад, он так и продолжается.

— Можете вспомнить последний вратарский совет, который дали Даниилу?

— Я их постоянно даю (смеется).

— Ну самый последний?

— Совет-претензия. Плохо клюшкой играет. Не то, что плохо, но не совсем верные решения принимает.

— Какой последний не хоккейный совет вы давали Даниилу?

— По быту. Он обустраивался в Кливленде, я ему говорил, что несмотря на то, какое у тебя настроение, какое у тебя самочувствие, ты должен знать, что дома обеспечен уют, и в этом доме, в этом комфорте, тебя ждет семья. А чтобы этот комфорт создать, надо хорошо работать.

— На зарплату игрока АХЛ можно комфортно жить с семьей? Не только тратить, а откладывать?

— Надеюсь, что хватает и жить комфортно, и откладывать. Тут другой момент — об этом уже нет разговоров с моей стороны, сколько тратить, сколько откладывать — его пространство и его территория. Он — довольно взрослый парень, это — его жизнь. У нас был обстоятельный разговор как только он начал зарабатывать первые свои деньги. Но сейчас — это его пространство, и я могу дать совет, только если он его попросил.

— «Карточка у папы» — не про вас с ним?

— Нет, в этом плане он — обстоятельный парень. У нас были разговоры раньше, как рационально и правильно распределять материальные ценности. Что тратятся деньги гораздо проще, чем зарабатываются. И что просто так эти деньги тебе никто не даст.

— Вопрос о том времени, когда вы с Даниилом вместе в Уфе работали. У нас же всегда настороженное отношение, когда в одной команде — или в одной клубной системе — два человека с одинаковой фамилией, особенно, если один — тренер, а второй — игрок. Вы на своем примере можете объяснить, где грань между тем, чтобы «тренировать» и тем, чтобы «тянуть»?

— Ты правильно заметил, две одинаковые фамилии в одной системе — это уже своего рода головная боль для этих двух людей.

Когда я переходил на тренерскую, первые слухи были, что я специально согласился, чтобы Василевского-младшего тренировать, а Василевский-старший — Даньку. Но для меня это была не такая большая проблема, потому что я не то, чтобы никогда не тянул, я никогда не делал ему протекцию. Это не пустые слова.

— За год до этого Даниил в Финляндию уезжал на один сезон. Хороший выбор, если по каким-то причинам в КХЛ не получается?

— Он поехал не потому, что у него в КХЛ не получалось, а уже как игрок «Коламбуса» — была договоренность, что первый сезон своего контракта он проведет в аренде в Европе. Да, это неплохой вариант. Хороший жизненный опыт, помимо профессиональной деятельности. Другая страна, другие люди, другие законы — и в плане хоккея, и в жизни.

— Андрей Кареев, который с вами в «Салавате Юлаеве» вместе работал, не спрашивал вашего мнения на тему — ехать ему или нет?

— С Даней он говорил на эту тему.

— Он ведь там с небезызвестным в России Ари Мойсаненом работал — и оба сезона был одним из лучших вратарей по лиге. Бобровский выиграл две «Везины» с Ином Кларком. Попасть под хорошего тренера — это определяющий фактор успеха вратаря?

— Тяжело сказать — или да, или нет. Хоккей, уровень которого очень высок, состоит из многих мелочей, которые определяют результат. Тренер вратарей — необходим, но это не стопроцентная гарантия, что вратарь заиграет.

Я бы сказал, что есть три варианта. Первый — хороший тренер и хороший вратарь, и между ними — взаимопонимание. Тогда есть и прогресс, и результат. Второй вариант — хороший тренер и хороший вратарь, но «химии» между ними нет. И тот молодец, и тот молодец, но результата это не даст. Вратарь не раскроется. И третий вариант — хороший тренер, но вратарь — просто вратарь. Положительный результат — будет, но до определенного момента, потому что у вратаря есть определенный потолок развития, какая-то критическая точка, дальше которой он не разовьется.

Отношения между тренером и игроком — своего рода, партнерские — надо понимать, когда ты должен быть тренером, а когда чуть ли не лучшим другом.

— Вам нравится вратарь Сергей Бобровский?

— Есть свои плюсы, есть свои минусы. Основной момент, что мне в нем нравится, такой ключевой фактор — у него есть хребет. У него есть этот стержень, который помогает ему идти вперед. И он играет рационально и очень эффективно.

— Но при всей несистемности у вас все же был определенный стиль — вы его формировали намеренно? У кого-то подсматривали? Что-то особенного пробовали?

— Учился у старших. Но и хоккей был другой. Раньше на пять передач был один бросок, сейчас на одну передачу — пять бросков. Мое мнение — хоккей в плане импровизации стал проще, хотя скорость игры и нагрузка на вратаря по количеству бросков — тяжелее.

А сейчас игра вратаря — это правильная техника, правильный баланс, эффективное использование собственного тела. Уметь читать игру, конечно, важно, но ситуации повторяются в той или иной мере — и вратарю тактически легче играть. Но физическая готовность должна быть на порядок выше, чем это было раньше.

— Если сегодняшний вратарь КХЛ начал бы копировать ваш стиль тех лет, у него не получилось бы, потому что слишком энергозатратно?

— Да, это сто процентов.

— Вы же одним из первых стали играть баттерфляй в России?

— Да, это тот опыт, который я получил в Северной Америке. И это было не просто ползание на коленках по льду, а именно перемещение на щитках.

— Так с той формой сложнее было тогда, разве нет? Щитки тяжелые, плохо скользят.

— Ну, тогда уже была возможность заказать современные модели из Северной Америки, потому как форма менялась в ногу со временем, параллельно с изменениями самой игры вратаря.

— А у вас были личные вратарские находки?

— Сейчас уже и не помню... Даниил вот недавно сбрасывал пару моментов посмотреть, с 2000-ых годов, я подумал: «Е-мое, неужто я так играл?» Я уже и забыл. Моя сильная сторона была в том, что я хорошо играл на растяжке. Мне это подходило. Но обратная сторона медали — где тонко, там и рвется — и легкие повреждения, которые были по молодости, аукнулись в зрелом возрасте. А баттерфляй как раз помог снизить нагрузку в определенных моментах. Продлил хоккейное долголетие.

— «Подкрутить» рукой еще?

— Да, «пофеерить» немного. Но потом попроще стал играть. Хотя момент театрального действа присутствовал иной раз.

— Был кто-нибудь из вратарей, чью игру вы видели вживую, кто вас восхитил?

— Роберто Луонго, он тогда начинал карьеру во «Флориде». Команда была тогда не ахти какая, а он был молодой и очень ярко играл. Молодость, азарт, сочетание игры в баттерфляе с игрой в шпагате — в глаза бросилось.

— Даниил Тарасов катается лучше, чем Вадим Тарасов?

— Зайду с другой стороны. Классе в десятом он был, я ему говорил: «Ты на данный момент технически гораздо сильнее, чем я был в свои 25–26 лет». Сейчас вратари уже в юном возрасте лучше обучены технически, нежели опытные вратари 2000-ых годов. Мы учились, отталкиваясь от себя. Были вратари-самородки. А сейчас хоккей меняется, и путь постижения основ вратарского искусства — он не такой длинный. И молодые люди на порядок выше технически.

— А что в вас было такого, чего у Даниила никогда не будет?

— Пластика. Я — гораздо пластичнее. Но раньше как было: «Вратарь? На шпагат садишься?» «Да». «Отлично». А сейчас растяжка — не основной критерий, за счет чего вратарь может играть «внизу».

— Пластика — это физиология?

— Думаю — да. Но до какого-то уровня «наработать» это тоже возможно.

— У Даниила как-то шлем был — практически копия вашего.

— Первый взрослым шлем у него был мой, в котором я играл в Череповце — отдал ему, потому что его детский стал маленький. Потом заказал новый в подарок — и такого же плана сделал рисунок.

— В Белово, вроде, кто-то занимался этим?

— Нет, первые два шлема раскрашивал в Питере, а потом в Новокузнецке, у другого художника.

— Два ваших шлема я нашел на просторах нашей необъятной — в обоих играют любители, причем один — очень классно отреставрирован. А «тот самый», с черепом и с костями не удалось найти — концы в воду. А у вас какие-то дома остались?

— Чемпионский с «Уфы» и старенький «Терминатор», в котором Данька играл потом.

— Не жалеете, что те, самые первые, не оставили?

— Тогда нельзя было, это же командная собственность была.

— И выкупить было нельзя?

— А я тогда даже не думал об этом.

— Вы давно в последний раз были в Новокузнецке?

— В 2021 году.

— Без особых эмоций уже приезжаете?

— Эмоции есть. Жаль, не получилось прогуляться — холодно было, да и времени не так много. С каждым местом есть воспоминания, такое, «ностальжи». Новокузнецк по-своему мне дорог.

— Получается, что в «Металлурге» вы оказались впервые в 1995 году, потом — в 2002 — возвращаясь из-за океана, и — в третий раз — уже в КХЛ, в 2010. Как думаете, четвертый раз случится?

— Никогда не говори «никогда».

— Вадим, ваша большая история — она, согласитесь, все-таки «новокузнецкая». Но по разговору с вами становится понятно, что вам все-таки ближе Уфа.

— Не буду лукавить — да. На данный момент Уфа — это дом. Я не открещиваюсь от Новокузнецка, это неправильно и нечестно, это огромный этап моей жизни. Я там состоялся как личность, как профессионал, у меня там родились два сына, это моя история — я ее знаю, ценю и люблю. В Уфе я выиграл чемпионство, там у меня родилась дочь, там — мой дом, моя семья, туда я с удовольствием возвращаюсь. Уфа — это тоже история и настоящее время, которое я люблю и ценю.

Поэтому, Новокузнецк — это прошлое,
Уфа — настоящее,
а как дальше будет — одному богу известно.