Игорь Бобков. Интервью

— Три воспоминания о Сургуте, которые первыми приходят на ум?

— Первое — когда мне выдали форму. Щитки «KOHO», дырявые, даже не кожаные — тряпочные. Блин такой, знаешь, с дырочками? Мы такой «печенькой» называли. Ловушка, которая не закрывалась, просто плоская была. Я вышел на тренировку с ребятами постарше и тренер сказал, чтобы они просто бросали мне в ловушку, чтобы я почувствовал, что это такое. И мне понравилось.

Много еще воспоминаний... Турниры детские проводились, междусобойчики такие. Игр еще не было тогда по первенству России, и каждую субботу-воскресенье наш тренер организовывал мини-турнир по школе, мы делились на команды — «сникерсята», «баунтята», «твиксята» и «марсята». Два дня играли в круговую. Тренировки тренировками, а игры играми. Сам коллектив вспоминаю, ребят, с кем занимались вместе с семи лет. С кем-то до сих пор общаемся.

— Обычно спрашивают — как стал вратарем, а мне интересно, был ли человек, который тебя отговаривал от того, чтобы ты вставал в ворота?

— Нет, наоборот все только поддерживали.

— Когда был подростком, вымахал за один год, как это часто бывает?

— Нет, всегда был самым высоким в команде. В строю первым стоял.

— В каком-то возрасте — в том числе уже и в профессиональном хоккее — рост был для тебя проблемой?

— Одно время — да, начались проблемы. Я — большой, у меня длинные руки-ноги, вроде да — садишься, перекрываешь плечами перекладину, в то же время — руки длинные, у тебя много открывается щелей. Когда ты лишние движения делаешь, очень много открывается дыр. Я до сих пор над этим работаю. Одно время, я бы даже сказал, это было большой проблемой. Хотел все поймать, все сделать быстро — но реагировал слишком резко и шайба постоянно залетала.

— Каково было получать по десять шайб от ровесников из «Магнитки»?


— Было самое крупное поражение в моей карьере лет в двенадцать. Приехали на товарищеские игры, первую игру проиграли 0:10.

Мама со мной тогда в поездку ездила, она меня так отругала, говорит: «Ты плохо играешь». На следующий день мы проиграли 1:21, и ей стало меня жалко (смеется).

— Как тебя позвали в «Магнитку» потом?

— В Сургуте все равно не так сильно развита школа хоккейная. Нужен был рост, толчок, куда двигаться дальше, Магнитогорск предлагал намного лучше условия в плане того, что там была юниорская команда, профессиональная. Ну и плюс тренер 1991 года приглашал, и родители пришли к решению, что да, нужно ехать. Уехал я один, жил в общежитии с другими пацанами.

— Кто-то из ныне известных игроков был в твоем круге общения тогда?

— Саня Бурмистров, полтора года жили с ним в одной комнате.

— Условия общежития в Магнитогорске с каким чувством вспоминаешь?

— Да хорошо жилось. Родители всегда на связи были. Было важно не запустить учебу, ну и тренироваться, конечно.

— В свой выпускной год в спортшколе, в 2009 году, ты играл в финале первенства России по 1992 году рождения, который вы с «Магниткой» проиграли 1:5 «Кузне» — это памятная игра или «одна из»?

— Была хорошая команда у нас, я был одним из старших — можно было заявлять пять игроков плюс одного вратаря на год старше. Хотелось бы, конечно, выиграть, дома все-таки был финал, и последний год детской спортивной школы. Не получилось, ничего страшного. Но тот год все равно был для меня хороший, там уже и чемпионат мира был недалеко первый.

— Тем летом тебя в третьем раунде задрафтовал «Анахайм». Выше из вообще всех вратарей были только Микко Коскинен, Робин Ленер и Андерс Нильссон. Были мысли сразу уехать в Северную Америку?

— Во-первых, я понятия не имел, что такое драфт и что после него происходит, если честно. Да меня как-то и не приглашали в тот момент. Поэтому не собирался даже, у меня был действующий контракт на руках, я понимал, что просто так я точно никуда не уеду, поэтому об этом даже не задумывался. Но и плюс чемпионат мира отыграл хорошо, были кое-какие обещания со стороны основной команды. Понятно, что я был молодой и их не получилось исполнить.

— Какие на тот момент у тебя были контрактные обязательства перед клубом?

— Не помню. Первый профессиональный контракт был пятилетний, и, вроде, два года я отработал тогда.

— В Магнитку на следующий сезон приехал Кошечкин, плюс был Проскуряков — даже и близко не было шанса сыграть за первую команду?

— Я постоянно тренировался третьим вратарем с «Металлургом», а играл в «молодежке» — но играл не очень много. Но даже просто тренироваться в первой команде, получать броски от мужиков взрослых — это дорогого стоит. Опыт бесценный. Была такая система — тренировка с «Металлургом», а вечером — вратари. В этих тренировках было очень много работы с вратарским тренером, с Юрием Шундровым, царствие небесное. Плюсы были. Но в плане игровой практики, конечно, было все плохо.

Был разговор, что буду я, Проскуряков, Печурский и Волошин — все местные ребята, как бы, почти местные — я с Илюхой-то с Сургута, но все равно школу магнитогорскую прошли. Но буквально полмесяца прошло и Васю подписали. Что у нас будет небольшая ротация, было понятно, что Илюха будет больше всех играть, Волошин и Печурский — они постарше меня, чуть поменьше, а я все равно хотя бы пять-шесть игр сыграю. Что-то хотя бы получить. Но подписали Васю, они с Илюхой играли в первой команде вдвоем, а мы втроем — в МХЛ.

— Еще через год — другой финал с Новокузнецком, уже в МХЛ, четвертый матч серии — победный для «Стальных Лисов». Ты в той игре сидел на скамейке, а играл Дима Волошин. В тот день ты уже знал, что это твоя последняя игра в России?

— Нет, об этом не думал. Для меня Северная Америка была мечтой. Думал, что может получится, будет круто. Первый год немножечко обжегся.

— «Немножечко обжегся» — что это значит?

— Одно дело, когда ты знаешь, как надо делать, и делаешь — и у тебя не получается. А я туда приехал — и даже не знал, как надо. Ни питание, ни подготовка к играм — ничего из этого я не знал. Все заново. Это было тяжело.

— Летом перед отъездом в Америку у тебя были варианты обмена?

— Нет, мы разговаривали с агентом, просили клуб что-то сделать, я даже в вышку просился. «Хоть куда-то отправьте меня», говорил. В конце концов, просто договорились, чтобы я поехал в Северную Америку.

— А ты помнишь, куда ты хотел?

— Не помню. Да куда отправят. Лишь бы играл.

— К теме твоего отъезда в Канаду — чуть позже — но пока вопрос про еще один твой финал — Баффало в 2011 году. За год до него ты был основным вратарем на ЮЧМ-2010, проиграл финал США, но сыграл все матчи и был признан лучшим голкипером турнира. В Баффало — первая провальная игра с Канадой и затем камбэк в золотом финале. Какой из турниров оставил для тебя больше эмоций?

— В любом случае, победа есть победа. Буря эмоций! Зашкаливали просто! Воспоминания на всю жизнь. Юниорский чемпионат мира я смутно помню. Неплохо сыграл, получил лучшего вратаря турнира, но даже не помню, как я готовился к играм. Просто выходил и играл. А когда я был в «молодежке», я более осознанно уже ко всему подходил, но тот сезон — да, пусть мы выиграли чемпионат мира — в плане моей игровой карьеры он оказался не самым лучшим.

— И один вопрос про ЮЧМ-2010. Я открыл для себя новую вратарскую фамилию. Рамис Садиков. Кто это?

— Рэм... Ну... Мы с ним познакомились по сборной еще по 91 году, частенько пересекались. Московский парень, играл в «Руси», по-моему. Он перебрался в тот год в Канаду, в юниорскую лигу, играл за «Эри Оттерс». На следующий сезон я приехал, он еще один сезон сыграл. Мой второй сезон — это был его третий. А потом потерялся, и я не знаю, где он сейчас.

— Там якобы была такая история, что он вышел на одну единственную игру, и его поменяли на тебя, чтобы не получить удаление, когда он подъехал к скамейке заусенцы снять, и он так и остался сидеть уже до конца игры...

— Вообще не помню, если честно. Взять юниорский и первый молодежный чемпионаты мира — как в тумане, почему-то. Баффало наоборот — очень четкие воспоминания. Не могу объяснить, почему.

— Помнишь ли ты, в каком возрасте у тебя в последний раз закрадывались мысли на тему того, чем можно зарабатывать деньги кроме хоккея?

— Меня постоянно эти мысли посещают. Я же понимаю, что хоккей — не бесконечен, и рано или поздно нужно будет думать, что делать дальше.

— Я имею в виду юношеский возраст, когда еще не было стопроцентной гарантии, попадешь ты в профессиональный спорт или нет.

— Честно, не думал о таком — я понимал, что нужно работать и тренироваться, и все придет. Конечно, были моменты, когда просто ничего не получалось и я начинал думать: «Зачем я вообще все это делаю?» Но люди, которые меня поддерживали, говорили: «Все нормально, это — тяжелый этап, который нужно преодолеть». Поэтому, единственная мысль, которая посещала, когда был уже в спортшколе в Магнитогорске: «Ну, вернусь домой, в Сургут, а там придумаю».

— Получалось не думать о деньгах вообще?

— Да. Нам платили какую-то стипендию, чтобы можно было кушать самостоятельно. В кафешку сходить. В «Макдональдс» забежать.

— А первые значимые хоккейные деньги — где они были и как ты их потратил?

— Большая премия нам пришла за второе место на юниорском чемпионате мира. Перечислил домой почти все, оставил себе что-то.

— Когда после одного сезона в МХЛ ты уехал в лигу Онтарио в Канаду — что поразило больше всего?

— С первого дня — тренировки, отношение к делу, отношение тренеров к игрокам. Это вообще был уровень. Я приехал в «Лондон Найтс», там были два брата — Хантеры — один тренер, другой менеджер. Они же владельцы клуба, полностью руководили процессом. Оттуда ребята выходят уже полностью готовые к НХЛ, то есть практически каждый год они кого-то в НХЛ выпускают. Знают, как подготовить хоккеистов. Я приехал, честно, абсолютно не готовый: как тренироваться, как кушать, как заминаться — абсолютно ничего не знал. Мне пришлось всему заново учиться.

— Чему самому первому научился?

— Питанию. В России было проще — ты кушал и не обращал на это внимание. и Чувствовал себя нормально, не было никаких проблем ни с весом, ни с чем. Туда приехал — не знаю, может там еда другая, я ел все то же самое, но у меня прям вес попер вверх. Стал тяжелый. Стало тяжело тренироваться на льду, никак не мог войти в форму. Обычно как — лето отдыхаешь, выходишь на лед, тебе первую недельку тяжело, потом ты вкатываешься. А там на протяжении всего сезона каждая тренировка — это битва. Просто не хватало сил. Со 110 до 102 килограмм пришлось скинуть.

— Что попало под жесткий запрет? Банально сахар-мучное-газировка?

— Во-первых, нас взвешивали каждое утро. Вечером покушал лишнюю булочку — у тебя сразу прибавился вес. Сладкое поел — у тебя вода задержалась, сразу стал тяжелее. А так — сахар, кока-кола, абсолютно стандартные вещи. Нам раньше всегда говорили, что кола — вредно, потому что там красители. А то, что там много сахара — на это никто внимания не обращал. Еще я узнал, что есть не обычная паста, а цельнозерновая. Узнал как завтракать, как перед игрой кушать, салаты, протеины.

— Ты встречал странные предпочтения в еде у кого-то из хоккеистов, с кем играл в одной команде?

— Есть ребята, у них ни грамма жира, сплошные мышцы — но они и питаются правильно. Никогда не видел, чтобы такой человек пасту ел перед игрой, вместо этого — много овощей, вместо курицы — рыбу. Полезные привычки, но они не всем подходят. Я знаю, что перед игрой лучше поесть рис, чем пасту, но если игра тяжелая выдается, то понимаешь, что тебе не хватило энергии только потому, что ты поел не так плотно, как обычно. Поэтому нужно находить золотую середину и понимать, кому что подходит, что не подходит.

— В межсезонье есть что-то на столе, чего не позволяешь в сезоне?

— Даже в сезоне есть дни, когда можно расслабиться и позволить себе лишнего. Та же пицца, или лишняя сладость. Я бы не сказал, что я отказываюсь от всего, просто не ем пиццу, некоторые овощи — например, болгарский перец, когда идут игры или жесткий тренировочный процесс. Со временем начинаешь замечать, от какой еды тебе становится плохо. Я вот чипсы поем, потом дня три отхожу.

— В Северной Америке есть такой понятие, как «billet family» — семьи, где живут иностранные игроки. Расскажи о той, в которой ты жил?

— Очень хорошая семья Малпас, они первый раз брали игрока к себе. Клавдия, сама из Швейцарии, ее муж Джейми — канадец, и их сын Эйден, ему было восемь лет, когда я приехал. Поддерживали меня всегда. Даже когда мне пришлось сесть на диету, кушали со мной все то же самое, что мне требовалось для поддержания формы. Клавдия готовила ужины полностью под меня. До недавнего времени здорово общались, сейчас немного потеряли связь.

— В первом твоем сезоне с тобой в команде играл Владислав Наместников, а в следующие три — не было ни одного русского игрока. Это было проблемой?

— Нет, я просто адаптировался. На второй год уже язык подучил, мне было не столь важно, чтобы кто-то был из России, чтобы общаться. Мне хватало общения с родителями.

— На Ютубе есть твое интервью аж 2012 года — ты там уже очень бегло говоришь. Как получилось так быстро научиться?

— У семьи, в которой я жил, были соседи — семья МакМилланов. Хозяйка раньше преподавала в университете Питтсбурга английский язык. Мы общались, она предложила: «Пока лето и ты к сезону готовишься, раз в неделю приходи, я тебе буду уроки давать». Ходил по вторникам, она давала мне самую базу. Сегодня кухню: вилки, ложки, тумбочку, на следующий день — гостиную. Спальню. Туалет. Принадлежности. Потом как интервью давать. Сколько я ни пытался изучать английский до этого, она настолько проще мне все объяснила, не вдаваясь в подробности, сколько там есть разных времен и всего остального. Она мне говорила: «Хочешь сказать это — говори так, это — говори так». Поправила произношение. Стало проще смотреть фильмы на английском языке — а фильмы я смотреть люблю, и пошло-поехало, все на английском.

— Возвращаясь к теме драфта. У тебя были преддрафтовые интервью?

— Была парочка. Не помню, какой клуб спрашивал, но был такой вопрос: «Твоя команда проигрывает 0:3, ты приходишь в раздевалку, что ты будешь делать?» А ты сидишь, тебе 17 лет. «Я не знаю. Сяду, молчать буду». «М, понятно».

— Меня в 2009 году попросили съездить с Максом Кицыным и Димой Орловым на такое интервью в качестве переводчика. Там были вопросы из серии: «Чем ты лучше Кузнецова?» или «Сравни себя с Тарасенко». Ребята отвечали, мол, пусть другие судят, не могу себя хвалить, а достоинства другого человека принижать. Как ты считаешь, это просто психологический прием со стороны скаутов или реальный инструмент выиграть конкуренцию для игрока — хотя бы в рейтинге — обратить внимание на свои сильные качества по сравнению с кем-то?

— Это психология, конечно. Они смотрят — лидер, интроверт, экстраверт. Должны понимать, какую роль ты будешь занимать в команде.

— Как ты считаешь — одна игра может похоронить карьеру вратаря?

— Думаю, нет. Главное не то, как мы падаем, а как мы встаем и идем дальше. Вспомнить Марка-Андре Флери. Финал молодежного чемпионата мира против США, счет 3:3, он бросает шайбу, попадает в игрока — в итоге сам себе забивает. Такой момент! Тогда еще соцсетей не было, но я представляю, сколько негатива вылилось в его сторону. Никто тогда не думал, что у него впереди великолепная карьера, что он войдет в историю, как один из лучших вратарей НХЛ. Такое бывает, что поделать. Помнишь, Бродо в плей-офф — шайба летела мимо ворот, он клюшку уронил, она срикошетила и попала в ворота? Но все равно, он — один из лучших вратарей НХЛ за все времена. Наверное, он вспоминает этот момент с улыбкой, со смехом.

— А ты не считаешь, что негатив — это тоже часть шоу? Есть внимание, есть обсуждения, есть комментарии?

— Конечно, это клики на сайтах. Нужны истории. Приведу пример про Капризова. Он подписал контракт на пять лет, у него в начале сезона не шла игра — и его просто уничтожали в прессе. Но человек играет и играет, понятно, что не идет, ну дайте ему время — это же не значит, что он плохой хоккеист и что он думает: «Все, я подписал хороший контракт, ничего делать не буду». Или люди считали, что все плохо, нужно разрывать с ним контракт и пускай бы шел, куда хочет? Нет, конечно. Но нужны заголовки, чтобы народ кликал. Каждый день — «Капризов не забил», «Капризов не набрал очков», «Капризов не забил». А потом: «Капризов забил, но стоит ли радоваться?» Ну что это такое? (смеется).

— Вопрос про «похоронить карьеру» — это я пытаюсь подвести к персоне Марка Висентина. Человека выбирают в первом раунде, потом он проигрывает тебе финал в Баффало, едет на год в ОХЛ — и все.

— Он мне всегда нравился своим спокойствием. Игрок уже усы проходит, бросает в девятку — он даже не садится, блином ее — чик! — отбил. И дальше играет. Вот это у него было, невероятное спокойствие. Помню, он играл за «Ниагару Айс Догз» — топовую команду лиги. Выход два в ноль, он просто на ногах переместился — хоп! — в ловушку поймал, даже не сел. Ну как так-то? А тот финал... Говорить, что игра «похоронила» его карьеру... Ну, не знаю. Такие игры у каждого случаются, просто не все освещаются так громко. Взять абсолютно любую игру, когда команда выходит на третий период 0:3 — что, редко кто выигрывал? Можно и пять, и шесть забить в третьем периоде. Да, та игра — такой важный момент, но не думаю, что она прям «похоронила» карьеру.

— У тебя был, так скажем, финансово-временной лимит пребывания в Северной Америке? Там ведь такие зарплаты, что тебе условная Кузня раза в три больше дала бы.

— Честно, не думал об этом. Жил по средствам. Считал, сколько зарабатывал и сколько тратил. Денег хватало всегда и на все.

— Слышал, что у тебя в Америке был «Додж», и как будто бы ты через всю страну однажды на нем прокатился. Что это за путешествие было?

— Не путешествие — мне пришлось до Канады на нем доехать, чтобы там оставить. Три дня ехал по 1100 километров в день. Там трасса есть — четко из Солт-Лейк-Сити до границы с Канадой. Просто прямо. Просто прямая трасса и ничего нету. Вообще ничего нету. Думал, проеду через Детройт, хоть что-то увижу. Но ничего интересного не увидел.

— «Додж» арендованный или купил?

— Купил во второй год там. И четыре года на нем прокатался. Перед возвращением в Россию продал за 15 000 канадских долларов.

— Один из братьев Березуцких в интервью как-то объяснял, что есть понятие «технический брак» — это бывает даже у Лео Месси, а бывает ошибка — и вот это уже показатель уровня спортсмена. Твой выход за ворота и то, как ты сыграл клюшкой в матче «Ак Барс» — «Динамо-Минск» — это брак или ошибка?

— Мысль была правильная, исполнение не то.

— Можно было не ехать за ворота?

— Надо было ехать, а что мне делать еще? Шайба прилетела ко мне, все на смену побежали, если бы я остался перед воротами, то игрок бы на меня приехал. Нужно было либо посильнее катнуть ее, либо повнимательнее, потому что я видел, как их игрок катится, но думал, он будет с другой стороны меня давить — а он резко в другую сторону поехал. Не могу сказать, технический брак или ошибка. Грубая техническая ошибка.

— Как быстро такие моменты у тебя из головы уходят?

— Два дня. Просто жалко, что проиграли.

— Всегда казалось, что ты в начало сезона непросто вкатываешься.

— Да, есть такое. На этот вопрос у меня тоже ответа нет.

— Что-то пробовал менять на предсезонке?

— Пытался, ничего не помогает. Сыграли предсезонные матчи — «Нефтехимик», «Альметка» — выиграли. Не идеально, но нормально. Едем в «Магнитку» — просто ничего не получается. Какая причина? Усталость? Нагрузки? Приезжаем в Казань — все отлично, турнир выиграли, сыграл неплохо. В начале сезона «Йокерит» 3:0 выиграли, мой следующий матч — «Торпедо» 1:3 сгорели.

— Как тебе комфортно работать с тренером вратарей — тебе нужно больше свободы, что делать, или инициатива должна исходить от тренера?

— От тренера. Я, когда тренирую, вижу лучше, чем вратарь. И тренер, когда тренирует меня, видит лучше, чем я. Меня раздражать начинает, когда я вратарю что-то говорю, а он со мной спорить начинает, что это не так. Мы с «ДримТим» проводим сборы, там ребята постарше уже есть, им говоришь: «Не надо это делать, вот ты тянешь руку — не надо, шайба мимо ворот летит». Он говорит: «Ну как она может мимо ворот лететь?» «Ну смотри», — ложишься на лед, фотографируешь, — «Ты сидишь здесь, а дальше уже борт, там не надо ничего ловить».

— Что за тренер Яакко Валкама и как он тренирует?

— У него очень динамичные тренировки — много бросков, много перемещений на щитках. Если ты играешь — он вообще тебя не трогает, на общей тренировке просто дает тебе подготовиться к матчу. После игры — обсудили пару моментов, на следующий день — посмотрели видео.

— Какой самый важный совет тебе давал какой-либо из тренеров вратарей?

— Один не выделю. Все слушаешь. Общаешься. Вратари — отдельная каста, у них свои разговоры, свои истории, свой опыт.

— У Голдмана в книге есть такая цитата: «Вратарь играет в свой самый лучший хоккей, только когда он счастлив как человек». Когда у тебя был такой момент?

— Сейчас, наверное. Когда нашел своего человека (смотрит на супругу, которая приехала с Игорем на интервью и сидит поодаль). Дома все хорошо, спокойно играешь. Конечно, не все получается, но все равно намного проще.

— А противоположная ситуация была в твоей жизни?

— Был период. Были события, о которых я не хочу рассказывать. Я, может быть, этого не замечал, но мне потом сказали, что моя игра очень сильно ухудшилась на определенный период. Вот я этого не заметил.

— Тренер вратарей Митч Корн говорит о том, что в НХЛ вратари «номер 1» и «номер 60» в таблице статистики — друг от друга по технике не отличаются, или почти не отличаются.

— Так и есть. Статистика такое вообще понятие интересное. Тебе могут бросить 30 раз — ты будешь пропускать 2 гола. А могут бросить 15 раз — и ты тоже будешь пропускать 2 гола. В зависимости от того, в какой команде ты играешь, тебе либо бросают от бортов, либо не бросают. Вот и все.

— Три основных слагаемых успеха вратаря, о которых сделан акцент в этой книге — это «mind» — «разум», «body» — «тело» и «spirit» — «дух». Объясни, как ты все три понимаешь для себя?

— «Body» — это то, чем ты питаешься. «Mind» — о чем ты думаешь. «Spirit» — что ты чувствуешь. Когда это в гармонии, у тебя все хорошо.

С возрастом ты начинаешь понимать, насколько твое тело зависит от еды, которую ты кушаешь, от информации, которую ты видишь и получаешь — особенно сегодня и сейчас, когда у нас в руках телефоны 24/7. Внутреннее состояние — это то, что будет отражаться на твоей игре сто процентов. Если ты сидишь и загоняешься о чем-то, то ни к чему хорошему это не приведет. В той же книге написано об этом. «Ты расстроен?» — «Да» — «Ну, пойдем домой, вместе порасстраиваемся. Что-то изменится?» — «Нет» — «Ты все еще расстроен?» — «Да» — «Ну, давай еще порасстраиваемся».

Вратарское дело такое — все должно быть в гармонии, и тогда все получится. Находится 60 минут на льду и постоянно держать свою голову в напряжении — это трата огромной энергии, а если в течение дня еще ходишь и много думаешь — то сил потом на игру не хватит.

— Давно про себя что-нибудь читал в интернете?

— Особо не писали, вроде. Из соцсетей я полностью удалился.

— Удаление инстаграма подозрительно совпало со свадьбой...

— Честно — нет, это было еще во время плей-офф в «Авангарде». Смотрю, Шимон Грубец постоянно читает. Постоянно. Мы едем на игру, у нас плей-офф — он сидит читает книгу. Я говорю: «У тебя глаза не устают?» «Нет, — говорит, — я съездил в клинику здорового зрения, мне сказали, когда у нас глаза идут слева-направо — это нормально. Как только глаза идут снизу вверх — это усталость, головные боли и все остальное». Он в телефоне — только когда с семьей общается, а все остальное время он свой телефон — в карман — и листает книгу.