Михаил Бирюков. Интервью
Сочи, дворец спорта «Большой».
«Кузня», которая еще в КХЛ.
Раздевалка команды — после поражения от хозяев в одну шайбу — молчит, а Миша Бирюков — уже без нагрудника и щитков, но еще в коньках — выходя в коридор, с яростью пинает упаковку воды. Пол-литровые бутылки с шумом разлетаются по коридору, Бирюков в этом шуме срывается на крик, заканчивая импровизированное собрание словами о том, что «если кому-то пох#ю, то лучше вообще не выходить и не играть».
Сколько было этих нестандартно эмоциональных для вратаря моментов в его карьере — не сосчитать. Закончив карьеру, Миша — теперь уже Михаил Олегович — пустил всю свою энергию в тренерскую работу, начав с низов Высшей лиги — воронежского «Бурана». Бирюков-тренер, как и Бирюков-вратарь — целеустремленный, фанатеющий от своей работы, но хладнокровный в решениях — по-прежнему много спрашивает со своей команды, но и с себя — никак не меньше.
Если кто-то из игроков подведет команду, они знают — у меня рука не дрогнет
— Когда звонил тебе договариваться об интервью, думал, что поедем к тебе в Ярославль. А ты — в Воронеже. Даже в межсезонье работа не отпускает?
— Так мы с женой сюда переехали несколько лет назад, это ее родной город. В «Буран» позвали, когда мы уже жили здесь.
— Звали ведь далеко не главным тренером?
— Нет, сначала вообще просто приходил помогать на тренировках. С вратарями работал. Уже потом, волею случая, стал исполняющим обязанности главного тренера.
— Сразу понял, что быть тренером — вот это точное твое?
— Когда мне предложили, я сомневался, гожусь я или нет. И до сих пор мне надо это окончательно понять.
— В чем ты сомневался?
— Смогу ли я доносить до игроков свои мысли? Смогу ли их организовать? Смогу ли их сплотить? Их тридцать человек, и они все разные. Ты думаешь, что говоришь одно, а игрок к тебе приходит, и оказывается, будто ты что-то другое ему говорил.
— Почему бы тогда не работать только с вратарями? Ответственности в разы меньше.
— Сначала я так и хотел. Но работать главным тренером — это чертовски интересно и захватывающе. Это постоянные мысли: ты ложишься с ними, просыпаешься с ними, занимаешься скандинавской ходьбой с мыслями кого куда поставить, как раскатиться. Меня работа настолько поглотила, что я не отпущу это, если однажды точно не пойму, что это не мое.
— А с детьми пробовал работать?
— Меня пытались привлекать в детский хоккей, но у меня душа не лежит. Они на лед вышли — как дали врассыпную! И я даже не знаю, как их собрать. Работа детским тренером — адский труд.
— Ты пару лет назад говорил, что не имеет значения, как к тебе обращаются в команде — Михаил, Михаил Олегович или просто «Олегович». Сейчас это изменилось?
— Михаилом уже никто не называет. Взрослые ребята в личных беседах, по телефону или в тренерской, могут назвать «Олегович».
— Дистанция сама собой сформировалась?
— Это шло от игроков, я их не просил специально. Может, стали по-другому на меня смотреть. Конечно, субординация должна быть, но я не ставил никаких рамок.
— С вратарями было сложнее устанавливать отношения «тренер — игрок»? Может быть, проецировал какие-то моменты на себя, давал поблажки?
— Да, я проецировал процесс на себя и был удивлен — и даже поражен — что вратари просили скидки в плане тренировок. А я всегда считал, что вратарь должен больше всех работать. Для меня нонсенс, когда ребята говорят: штангу мы не можем делать, то не можем, это не можем...
— Как ты реагировал? В итоге все всё делали?
— Делали — громко сказано. Пытались делать.
— Если у вратаря больные колени, зачем заставлять его бегать?
— Я имею в виду, что у вратарей должен быть тот же объем работы, что и у всей команды. Если человек не может бегать, я конечно его не заставлю марафон бежать. Но у него будет работа на велосипеде.
Не может быть такого, что все бегают фартлек и жмут железо, а вратари мячики покидали у стенки, под мышкой чуть пятнышко появилось и пошли на обед.
— Ты, кстати, не играешь почти четыре года — а форму, кажется, совсем не теряешь. В чем секрет?
— Много двигаюсь: каждый день беру собаку — и на три с половиной часа на прогулку или пробежку в лес.
— Тело «просит» или дисциплина?
— Дисциплина и хобби. Пробовал тренажерный зал, бассейн, велосипед, но мне не в кайф. А вот скандинавская ходьба и бег по горкам — это доставляет удовольствие. Пройти «десяточку» — нормальная нагрузка.
— А в хоккей совсем перестал играть?
— Да. Пытался играть за любительские команды, даже один раз ездил с друзьями на турнир в Германию. Но мне это не приносило удовольствие. Насытился. Поэтому и закончил относительно рано — у меня не было ни капли эмоций и ни капли желания продолжать. Не стал обманывать себя и окружающих.
— Звучит грустно. А был хотя бы один положительный момент в завершении карьеры?
— То, что стало не нужно так часто летать на самолетах. Хотя сейчас, в «Буране», это все вернулось, конечно. Но раньше не очень относился к перелетам, сейчас поспокойней.
— Здесь обязательно нужно спросить о самом страшном случае, связанном с перелетами. Было что-нибудь такое?
— Однажды летели с «Торпедо» и — как потом объяснял командир — попали в «струю» за большим лайнером. Похоже на то, как теплоход идет по реке, а за ним — след на воде, вот то же самое, только в воздухе. Все было спокойно, и резко как началось! В общем, я вспотел, побледнел, посинел. Было страшно.
— У тебя в Фейсбуке есть фото — ты сидишь в кабине легкомоторного самолета.
— Это с моим товарищем из Германии, в отпуске летали с ним.
— На маленьком же страшнее?
— Страшнее. Мы когда приземлились, у меня джинсы прилипли к ногам, были мокрые от пота.
— Ярославль, начало 2000-х. В городе настоящий хоккейный бум — новая арена, на которой «Локомотив» берет два золота подряд, в воротах играет суперзвезда Суперлиги — Егор Подомацкий, из-под которого кому-то вылезти тогда было нереально. Ты в то время был в «Локомотиве-2», но практически не играл — почему?
— Я числился в «Локомотиве-2», но больше тренировался с первой командой как третий вратарь. Ты правильно заметил, там был Подомацкий и вылезти было вообще без шансов. А снизу уже подпирал Варламов, который развивался семимильными шагами. «Локомотив» от меня в итоге отказался, что было логично, и я поехал строить свою карьеру в первую лигу.
В сезоне 2001/2002 Подомацкий взял медали трех цветов: золото Суперлиги, серебро Чемпионата Мира и бронзу Олимпиады в Солт-Лейк-Сити
— Будучи третьи вратарем в «Локомотиве», ты много матчей видел со стороны. Кто был твоим кумиром в Суперлиге начала «нулевых»?
— Подомацкий.
— Как, по твоему мнению, смотрелись бы сегодняшние топовые вратари КХЛ в «той» Суперлиге?
— Я думаю, феноменально. Также феноменально, как «тот» Егор Подомацкий смотрелся бы в сегодняшней КХЛ. Человек настолько заряжен игрой, настолько он ее читает, настолько у него сумасшедшая реакция.
— А если «взять» вратаря нулевых в той экипировке, в тех коньках, с тем катанием и поставить сегодня в ворота любого клуба КХЛ, это будет слабый вратарь?
— Конечно. Но за исключением Подомацкого. И, думаю, Максим Соколов за счет характера и трудолюбия тоже подстроился бы под ситуацию.
Подомацкий — Соколов — тандем сборной России начала двухтысячных
— Твоя цитата из интервью: «В шестнадцать лет я хотел заканчивать с хоккеем. У меня ничего не получалось: никуда не брали, я был никому не нужен. Тренер позвал и сказал: Миша, заканчивай. Не теряй время. Иди учиться». Какие у тебя тогда были эмоции после этого разговора?
— Я до сих пор помню этот разговор. Тренер говорил, что я все получил от хоккея, стал трудолюбивым и честным. И зачем, мол, болтаться по городам и селам за копейки, лучше найти себе достойную работу. Домой я пришел с мыслями, что, наверное все уже, пора заканчивать. А через три года стал чемпионом мира.
— По той цитате сразу непонятно, в каком ключе был этот разговор — то ли тренер так думал избавиться от тебя, то ли наоборот — хотел, как лучше.
— Он наоборот хотел, как лучше. А был и другой тренер во второй команде, который смеялся надо мной — в прямом смысле. Как я выгляжу на льду, на «земле». Реально — человек смеялся.
— Где сейчас этот тренер?
— Не знаю. Я иногда со слезами на глазах тренировался от злости. Не мог понять, почему человек смеется, если у меня что-то не получается. Я не мог поднять какой-то вес, но старался так, извините, что у меня геморрой вылез. А человек стоит и смеется, какой я неуклюжий и никудышный.
— В то время ты прокручивал в голове, куда пойти учиться или работать?
— Нет, потому что моя злость — или даже агрессия — пошла в правильное русло. Может, это помогло сделать карьеру, которая у меня получилась. Но сейчас как тренер, я себе такого не позволяю и не позволю. А тогда отец был рядом, не давал мне раскиснуть. Хотя родители переживали больше меня в сто раз, и не из-за того, что не стану хоккеистом, а что эта ситуация меня может сломать как человека. Они горды, что я все это преодолел, а я горд тем, что у меня такие родители, которые преодолели это со мной.
Родители очень много для меня сделали. Вместо того, чтобы посидеть с друзьями и попить пива, папа посвящал свое время мне. Водил меня на футбол, на хоккей, ездил со мной в Москву на Красную площадь, брал меня с собой в гараж.
Миллион примеров могу привести, как родители жертвовали собой, чтобы было хорошо мне. Продавали машину, чтобы купить мне хоккейную форму. «Миша, хочешь на вратарские сборы?» — «Хочу!», и родители занимали деньги, чтобы меня отвезти, а я об этом узнавал, когда стал старше. А когда был ребенком, не понимал, какими усилиями им это давалось. Папа — из деревни, мама всю жизнь на двух-трех работах. Я всегда хотел их отблагодарить за это, и рад, что у меня это получилось, и что они сейчас живут в комфорте.
— Если сегодня тебе потребуется совет, в первую очередь позвонишь отцу?
— Да. Мы с ним в близких отношениях. Может, стали больше спорить, потому что он стал еще взрослее и опытнее, а я для него всегда буду ребенком. Но я ему иногда напоминаю, что у меня самого уже два ребенка. И с каких-то пор он ко мне стал больше прислушиваться.
— Отец делал тебе когда-нибудь замечания по игре?
— Именно в плане техники и тактики — нет. Но всегда говорил: «Ты только вышел на лед, еще играет гимн, и я по твоим первым движениям мог понять, хорошая будет игра или плохая».
— А мама? Многие признаются, что не могут смотреть вживую, как сын играет.
— Да, мама как-то перестала ходить на хоккей. Слишком переживала. Естественно, интересовалась всеми результатами, но на игры не ходила. Может чуть-чуть по телевизору смотрела.
— После отъезда из Ярославля ты прошел через четыре команды низших лиг — «Русь», «Дмитров», «Капитан» и «Молот». Интересный факт в том, что из тех вратарей, кто был в те годы твоими напарниками, всерьез не заиграл никто. Засветился только Евгений Константинов — сыграл 20 минут за «Тампу» в НХЛ, ну и Олег Ромашко, хотя его больше знают в качестве тренера вратарей. В чем секрет того, что ты — один из десяти — пробился?
— Стечение обстоятельств. Сложившийся пазл. Плюс трудолюбие и желание чего-то добиться в жизни.
— Еще одна твоя цитата: «Он выпивал кружку кофе, выкуривал пару сигарет. Потом ехали на тренировку. Почти все деньги он отправлял семье, себе оставлял на пиво, сигареты и лапшу. После тренировки я шел спать, а он начинал „выполнять программу“ перед телевизором. Физической формы уже никакой, только опыт». Судя по всему, это было в одной из этих четырех команд?
— Это было в первой лиге. Даже повезло, что мне встретился такой человек.
Я рядом садился, а он мне говорил: «Ну и че ты сел? Хочешь таким же, как я стать? Хочешь такой же жизни? Иди давай, кросс беги».
Пинал меня и заставлял работать. А мог бы сказать: «Вон ящик стоит, бери, открывай».
— Ты знаешь какова дальнейшая судьба того игрока?
— Фамилию я не хотел бы называть, но у него все нормально. Работает в школе «Торпедо».
— В КХЛ много таких — «на опыте»?
— Немного. Может, у меня компании другого плана были. Да, мы выпивали, но знали меру, когда можно, когда нельзя.
— Увидел тебя однажды с бутылочкой вина за день до игры. Хотя и другой вратарь готовился выходить в старте, я все-таки удивился.
— У меня была операция на сердце, даже больше не операция, а процедура. После нее доктор посоветовал выпивать один-два бокала хорошего красного вина каждый вечер. Улучшает кровообращение и ни на что больше не влияет. Говорил, что сам так делает, я еще думал, что ему лет 30, а ему 50 оказалось. Даже когда мы были на выезде, у меня всегда лежала бутылочка красного вина, пока ехали после игры в аэропорт, выпивал один-два бокала. Не всю бутылку, конечно же.
— До сих пор выполняешь рекомендацию?
— Сейчас уже нет. Но вообще с удовольствием красное вино могу выпить.
— А какой твой любимый алкогольный напиток?
— Раньше было пиво. Самое вкусное в Германии — «Шумахер Альт» в Дюссельдорфе. Вкуснее в жизни своей не пил.
Андрей Хомутов
— Первый тренер Суперлиги, который в тебя поверил — Андрей Хомутов. Для вас обоих сезон 2007/2008 в ХК МВД был первым — а для него вообще первым в России после семи лет тренерской работы в Швейцарии, откуда он вряд ли за тобой наблюдал. Как удалось быстро найти общий язык?
— Помню одну историю, играли на просмотровых сборах товарищеский матч с «Витязем». Хомутов — бодрый, заряженный, всегда уверенный в себе — ко мне подошел: «Ну что, мы сегодня выиграем?». Я говорю: «Ну, Андрей Валентинович, не знаю, постараемся». — «Я не принимаю такие ответы, скажи, ты на ноль сыграешь сегодня?» — «Я постараюсь, все, что от меня зависит, сделаю». — «Нет, ты мне точно скажи, потому что если ты на ноль сыграешь, значит выиграем». Я мялся-мялся, он говорит мне: «Что ты как мямля, ты скажи как профессионал — играешь ты на ноль сегодня или нет?». Вынудил меня сказать, что сыграю. Слава богу, 1:0 выиграли. После этой игры, мне кажется, он стал относиться ко мне всерьез.
Сергей Николаев
— Ты ведь вместо ХК МВД мог и в Новокузнецке оказаться еще тогда. Вроде как, Сергей Николаев тебе лично звонил...
— Да, Сергей Алексеич, царство небесное, скажем так — «обрабатывал» меня. Настойчиво звал. Мы много времени провели «на телефоне», в том числе, с шутками и юмором Сеича, я мог по двадцать минут в трубку смеяться. Он настаивал, что мне нужно в «Металлург», а не в ХК МВД, но я уже дал слово Хомутову. Мне кажется, я вызвал у Сергея Алексеевича уважение, что занял железную позицию и не мог взять свое слово назад, раз уже обещал.
— После первого сезона в ХК МВД ты впервые попал в сборную. Да еще и как удачно — завоевал золото на Чемпионате мира в Канаде. Вроде как о вызове ты узнал из газеты?
— Я ехал с утренней тренировки, мне позвонил агент: «Поздравляю». Я говорю: «У меня день рождения попозже». А он: «Тебя внесли в расширенный список сборной, ты что, газеты не читаешь?». Я остановился у киоска, купил «Спорт-Экспресс», быстро нашел нужную страницу и там увидел свою фамилию в списке сборной. Позвонил домой, похвастался, папа сказал: «Купи мне такую же газету». «Я, — говорю, — уже пять купил». Ну и потом пришел факс в клуб, что туда-то и тогда-то нужно прибыть в расположение сборной.
— Во время матча с Чехией, когда Еременко получил травму и к нему на поле уже выбежал доктор, режиссер трансляции показал тебя крупным планом — ты спокойно стоял, опершись на стекло. Помнишь, что в мыслях тогда было?
— Была растерянность. Я даже толком размяться не успел, было важно выйти и поймать несколько шайб.
— А первый сэйв запомнился?
— Честно, нет.
— Тогда сначала такой вопрос: как относишься к мнению, что любую шайбу можно поймать?
— Сто процентов согласен.
— А помнишь гол, который в той игре забил Элиаш?
— От борта отскок? Да. Однозначно мой гол.
— Что можно сделать-то с таким отскоком?
— От этих бортов отскоки сумасшедшие, и это надо знать. И чехи наигрывали этот момент, бросал Жидлицкий от синей, надо было поглубже сыграть и одним движением переместиться к другой штанге. Элиаш не просто так там стоял.
— На первом «золотом» Чемпионате мира ты провел три матча на групповом этапе, а потом приехал Набоков и сыграл весь плей-офф. Через три года, на втором для себя — и тоже «золотом» — Чемпионате мира ты был фактическим третьим вратарем, хотя вместе с Барулиным, который тоже был в том составе, вы провели практически одинаковое количество игр за сборную на Евротурах.
— Да, Костя был вторым, а первым был Семен Варламов. Это решение тренерского штаба. Я действительно весь год отъездил на Евротуры, и больной, и хромой, и на уколах, и там пахал, и полтора месяца до чемпионата пахал, и во время него. Спасибо, что дали сыграть два периода, это по-человечески, я считаю. Было непросто психологически, но это уже мои проблемы — все-таки это сборная.
— Первая медаль для тебя имеет большее значение?
— Конечно. Канада — это Канада. Особенная аура. Воспоминания о том, что я прошел с ребятами и с тренерами, со мной навсегда.
— Был тогда близок к тому, чтобы «словить звезду»?
— Нет. Наоборот, стал еще больше работать и относиться к себе еще более профессионально. Для меня каждая следующая игра была самым важным событием в жизни — я за сутки отключал телефон и готовился. В том сезоне меня втянули в конфликтную ситуацию с переходом из ХК МВД в «Динамо», можно сказать, что я немного «подзавис» и потерял время.
— Единственное упоминание в одном предложении имени «Михаил Бирюков» и словосочетания «звездная болезнь» — в интервью Андрея Сафронова тех времен. Это история связана с переходом в «Динамо»?
— Там был конфликт на ровном месте. Я поступил по-своему, он отреагировал по-своему, в общем, была ситуация, но я считаю, достойно из нее вышел.
— Так что за ситуация?
— У меня оставался еще один год контракта с ХК МВД, и мне давали новый на пять лет. Я не хотел его подписывать, а хотел отработать год и потом выбирать. У меня было еще два предложения — от «Салавата Юлаева» и «Динамо», примерно одинаковые деньги, и я хотел в «Динамо». Но мне говорили, что надо подписывать сейчас пятилетний, а иначе я просижу оставшийся сезон на лавке и все забудут, кто такой Бирюков. Вот полсезона почти и просидел, а потом все равно перешел в «Динамо».
— В то время ты был хоть раз реально близок к отъезду в Северную Америку?
— До сих пор дома у родителей хранится двухсторонний контракт новичка с «Нью-Йорк Айлендерс». Это был 2009 год.
— Почему он остался неподписанным?
— Поехал в «Динамо». Когда увидел сумму в контракте.
— Жалел?
— Ни разу. Я мечтал играть в «Динамо», нисколько не жалею, что туда перешел, тем более за те условия, которые мне там дали. Всегда буду гордиться, что играл там.
— Столичный клуб, большой контракт — голова не ехала кругом он внезапного благополучия?
— Нет. Я стал получать удовольствие от денег и знал, что от них хотел: в первую очередь — комфорт для родителей. Сначала купил им жилье и машину. А потом уже себе. Мне нравилось получать большие деньги, потому что это свобода и независимость. Захотел и полетел на матч «Реал» — «Барселона». Но я всегда понимал, что это все временно, и спокойно к этому относился. Башню мне не срывало — это точно.
И у меня была хорошая компания. Карел Рахунек, царство небесное, и Петя Чаянек. Суперпростые ребята, хоть они и миллионеры с приличной историей и в НХЛ, и на Чемпионатах мира, и на Олимпиаде. Мы дурачились как дети. Могли, конечно, выбраться в центр на выходных, зависнуть в ресторане, где-нибудь продолжить. Но таких случаев было по пальцам одной руки пересчитать. Рубились в приставку, дурачились, шутили. Даже на Кубке Шпенглера в Давосе кто куда — развлечения, дискотеки. А мы катались на санках с горки.
Тогда как раз пошли «Верту», «Луи Виттон», но они вообще не заморачивались на бренды. Помню, купил себе кошелек «Луи Виттон» — они меня зачморили! Говорят: «Магор, — по-чешски, сумасшедший, — зачем тебе это?»
Карел спрашивает: «Сколько у тебя брат зарабатывает?» Я отвечаю: «40 000 на двух работах». Он говорит: «Ты понимаешь, что ты сделал? Ты купил кошелек сраный, а мог бы отдать эти деньги брату и помочь ему».
«Я тебе привезу портмоне хорошее из Европы, оно тебе обойдется в 7000 рублей. А кофта «Прада» тебе зачем?". Так что я смог от всего этого отказаться. Кроме машин — и часов.
— Явно с такими «воспитателями» ты машины покупал не для того, чтобы понтоваться перед кем-то?
— Мне нравились с детства машины. Отцу всегда нравились машины. Братья с ума по машинам сходили. А дед вообще был конюхом, у него всегда лучшие лошади были. Самые большие деньги, которые я «выкидывал» — это на машины. И то каждый раз высчитывал, как подешевле купить. Сейчас спокойненько пересел на экономичный Мерседес GLC с турбового Кайена. Мог бы и сейчас эту машину себе позволить, но у меня другие приоритеты в жизни. Не хочу платить сумасшедший налог на лошадиные силы, не хочу ее обслуживать за сто тысяч — я лучше эти деньги потрачу на семью, детей, родителей и дом.
— Ты за свою карьеру в КХЛ какую самую странную для себя вещь по отношению к деньгам видел?
— Два игрока заказали чартер в Европу.
— Почему тебя так удивило?
— Это огромные деньги. Ну, возьми бизнес-класс. Ну, выкупи весь бизнес-класс. Зачем тебе весь самолет? Ты что, дурак что ли?
— Сейчас как тренер ты обращаешь внимание на игроков, которые слишком увлекаются деньгами?
— Нет. Если человек трудится и выполняет все требования — мне вообще все равно. Мне без разницы, из бедной ты семьи или весь в айфонах и машинах. Ты либо хоккеист, а значит пашешь, либо околохоккеист.
— А на жизнь игроков за пределами стадиона тебе тоже все равно?
— Нет, есть, конечно, дисциплина. Я всегда в начале сезона на собрании говорю: «Ребят, вы подписали контракт с клубом, вы — лицо клуба. Вы должны себя в любом месте вести себя достойно. Остальное — это ваша личная жизнь».
— А вопросы с алкоголем?
— Сразу убираю из команды. Если игрок подшофе на тренировку приходит, это недопустимо.
— А если узнаешь, что человек увлекается, но у тебя по хоккею к нему нет претензий?
— Тогда вообще все равно. Но понимаешь, в чем проблема: некоторые знают — когда можно выпить, когда нет, но большинство-то не видит рамок. Большинство не видит личных границ — если мы лишний раз поговорили по телефону или поздравили друг друга с днем рождения, или я зашел в детское кафе с ребенком, а ты там со своими детьми, и мы провели время вместе и ты считаешь, что я теперь тебя капитаном сделаю или в большинство поставлю — это точно нет. Вот мой телефон, в любое время — семья, больница, машина, садик, школа, все что угодно может произойти — звоните. Я в лепешку разобьюсь, но все сделаю, чтобы моим игрокам было комфортно в Воронеже. Но если они подведут команду, они знают — у меня рука не дрогнет.
Тренеры просили: «Миш, поговори с народом». Проводил собрания
— Тяжело было после «Динамо» — из Москвы переезжать в Ханты-Мансийск?
— Нет. У меня остались очень добрые впечатления от города, от игры в команде, от болельщиков. У меня там появилось много друзей. У губернатора Натальи Комаровой я был любимым игроком. Все сложилось, я нашел свою команду и свой второй дом. Ни капли не жалею, что судьба свела меня с «Югрой».
Штаб Шепелев — Соловьев — Котов руководил «Югрой» в КХЛ на протяжении неполных четырех сезонов
— С кем из тренерской тройки Шепелев — Соловьев — Котов у тебя были определяющие отношения?
— Я ко всем уважительно отношусь. Недавно Сергей Михайлович Шепелев приезжал в Воронеж на турнир ветеранов, я чуть не прослезился, как он отреагировал, увидев меня — все бросил — клюшку, шлем, перчатки — подъехал, обнялись, зацепились языками, не могли разойтись.
— Зимой, когда морозы и световой день шесть часов, в Хантах никто с ума не сходил?
— Когда сезон — мне вообще все равно, хоть в Антарктиде, хоть на Северном Полюсе. Я все свое время проводил во дворце, занимался любимым делом и кайфовал. Дома включал хоккей и разбирал свои ошибки, или просто смотрел что-нибудь по телевизору.
— Кстати, про телевизоры. Слышал историю о том, что однажды в Ханты-Мансийске хоккеист выкинул телевизор из окна гостиницы...
— Мне тоже эту историю рассказывали. С Мишей это было. Но не с Бирюковым.
— В «Югре» первые два сезона не было тренера вратарей — тебе его не хватало?
— Я заикался пару раз об этом, но есть субординация. Раз были хорошие показатели — значит их можно и без тренера вратарей добиваться. Просил видеооператора снимать мои тренировки и игры, брал видео, сам себя готовил, сам себя корректировал.
— Как раз в те годы ты стал ездить в тренировочный лагерь к Майклу Ленеру — отцу шведского голкипера НХЛ Робина Ленера?
— Да, раза три или четыре ездил к нему в Швецию.
— Что поразило больше всего?
— Трудолюбие миллионеров. Хенрик Лундквист приезжал на своей Ламборгини, успевал давать миллион автографов, а потом пахал как проклятый. На льду ему отдавали одну зону, и Ленер говорил: «Не смотрите туда».
— В смысле — не пытайтесь повторить?
— Да, никто не сможет. Он такой один.
— А о чем конкретно шла речь?
— О том, что Лундквист играет глубоко на линии ворот.
Ленер говорил: «Смотрите на трудолюбие, как он бьется за каждую шайбу. Но не пытайтесь его копировать, через меня уже столько вратарей прошло, это не сработает. Увижу — выгоню».
Я потом Хенрику говорил: «Наверное, я в миллиард пятьсот восемьдесят шестой раз задам вопрос, но почему ты играешь на линии?». Он посмеялся: «Ноу проблем». Объяснил, что его растяжка и реакция позволяют ему это делать. И после отскока он перекрывает большую площадь ворот, не прыгая за шайбой. Я заметил, что если бы он играл повыше, то пропускал бы меньше дальних бросков.
— То есть ты попробовали дать совет Лундквисту?
— Ага. Он посмеялся: «Мэй би, мэй би». Я потом видел, как он такой гол на Олимпиаде пропустил.
— Позже в «Югру» все-таки приехал тренер вратарей — Рудольф Пейхар. Чему-то особенному он тебя научил?
— В основном, он учил меня играть клюшкой. По чуть-чуть пробовали новые аспекты, но не было такого, чтобы он меня переучивал. Но зато он всегда был очень спокойный. А я очень сильно переживал, когда проигрываю. Помню, сижу как-то расстроенный, еще и сыграл неважно, а он подходит и говорит: «Мишка, не переживай, выпей два пивка, поспи, завтра новый день, все будет хорошо».
— На твою эмоциональность стал обращать внимание как раз со времен «Югры» — то клюшку о ворота сломаешь, то Малыхина ударишь за добивание буллита.
— Когда был молодой, из меня такие эмоции перли! Ребята не дадут соврать — я работал с утра зал — лед, зал — лед, на своих амбициях и желании. И мне очень тяжело давались и поражения, и мои ошибки, и пропущенные шайбы. Был заряжен даже на тренировках. Даже дрался со своими.
— В юности?
— Не только, это и в КХЛ было.
— Ты как-то в «Кузне» «разбудил» своего защитника в конце плохой смены. И физически, и морально: «Просыпайся, бл#ть!». Таких эпизодов немало было, наверное. Помогало?
— Я требовал прежде всего с себя, но требовал и с команды. А началось, действительно, с «Югры» — я был лидером коллектива, и бывало, что тренеры просили: «Миш, поговори с народом». Проводил собрания.
— После игры или на следующий день, когда поменьше эмоций?
— После игры обычно. Как раз на эмоциях. Помню, играли на выезде со «Львом», подошли руководитель с тренером, сказали: «Миш, пришел момент. Наверное, стоит тебе с командой поговорить». Разговор был очень жесткий. Но мне кажется, меня тогда услышали. Потом в Новокузнецке пару раз такое было.
— Тебе хоть раз кто-то из игроков хоть что-то ответил?
— Ни разу.
— Потому что ты вратарь или потому что ты был прав?
— Было неважно, вратарь ты или не вратарь. Мне кажется, люди соглашались и им нечего было ответить. Если бы кто-то был несогласен и попытался бы поставить меня на место... но те слова, которые я говорил и к тем людям, к которым я обращался — я был абсолютно прав.
— Вокруг вратарей всегда витает «не трогайте лишний раз», «не отвечайте» и так далее. Ты не считаешь, что это чересчур бережное отношение?
— Да всегда можно сказать: «Слушай, стой вон там и лови шайбу». Есть и тренеры, и ребята постарше для этого.
— А как ты чаще реагировал на замену по ходу матча — выдыхал, что тебя сняли с плохой игры или наоборот только разгорались эмоции?
— По-разному, но в основном расстраивался и обижался. Был один или два момента за всю карьеру, когда просил замену сам. Игра начиналась, но как будто мимо меня проходила — не мог сконцентрироваться.
— Какую-то особенную замену помнишь, которая тебя вывела из себя?
— Да, последний сезон в «Югре», там был тренер, который откровенно избавлялся от меня. Играем с «Атлантом», я провожу шикарный матч. 2:2, проходит овертайм, и он меня убирает с буллитов. Я сначала не поверил и даже не хотел уходить. Потом ушел, сломал все клюшки, которые стояли около скамейки, что-то сказал тренеру. В итоге мы проиграли. А накануне на сайте КХЛ вышел рейтинг лучших вратарей по проценту отраженных буллитов, где я был на втором месте после Барулина. Я на следующее утро эту статистику распечатал и на дверь в тренерскую повесил.
— У тебя тогда за ночь не улеглись эмоции?
— А они до сих пор не улеглись. Не понимаю, зачем так себя вести, когда все можно решить одним разговором. Может быть, главный тренер так самоутверждался за счет лидера команды. С буллитами — взял и снял, готовлюсь к игре — раз и не поставил. Меня даже убрали с места в раздевалке, на котором я сидел пять лет. Пытался выйти с ним на прямой разговор, он только отшучивался, а на прямой конфликт — к сожалению для меня — не выходил. Говорил: «Ты — вратарь мирового уровня, ты мне нужен», а потом в «Югру» привезли Барри Браста, и меня вообще посадили на трибуну и не брали в поездки. Не продавали и не меняли.
— Странно самоутверждаться за счет основного вратаря команды, который приносит результат...
— И который может команду изнутри развалить. Как развалить? Легко. Один человек может если не всю команду, то хорошую такую боевую единицу вывести из строя. У нас были неплохие контракты на два-три года. Кого легче убрать, если нет результата? Главного тренера, выплатив ему компенсацию, или двадцать процентов самых дорогих хоккеистов и платить большие компенсации им? Я бы главного тренера убрал, если рассуждать как менеджер.
— Откуда вообще этот барьер в элементарных разговорах один на один между тренером и игроком?
— От тренера зависит. Я тоже не всегда иду на контакт. Был игрок у нас в «Буране», говорит мне: «Мне в Ярославле тренер не разрешал заходить в тренерскую и задавать вопросы. А с вами можно общаться?». Я говорю: «Да», и он как начал ходить в тренерскую! Я недельку на это посмотрел, сказал:
«Глеб, давай-ка закончим с этим делом. Есть собрание, есть теория, подходи и спрашивай, есть старший тренер, смотрите с ним видео, но если я тобой одним заниматься буду, у меня ни на что времени не хватит больше. Ты уже по такой херне подходишь, на тебя ребята в команде еще косо не смотрят?»
— Вспоминая не только твои сэйвы, но и вообще манеру игры — особенно в «Динамо» и в «Югре» — не могу сказать, что у тебя как у вратаря был определенный стиль. Ты его пытался как-то намеренно формировать?
— Поначалу вообще играл, как получится. В ХК МВД тренером вратарей был Рашид Давыдов, он научил меня баттерфляю. Было тяжело, я сопротивлялся из-за своего характера, но благодарен, что ему удалось меня переделать — и это помогло. До этого в «Молоте» были такие моменты — человек убегает практически «в ноль», чуть с краю замахивается, а я делаю два шага вперед, ложусь в стеночку, он щелкает верхом — и я коньком из девятки выпинываю. Если бы я так продолжил и дальше, то лет в 25 закончил бы. Слишком энергозатратно.
— Со стороны часто казалось, что не шайба тебя ищет, а ты ищешь шайбу.
— Да, я старался активно играть. Когда я играл в ЦСКА, главным тренером был Торчетти, и он как-то сказал, что ему нравятся вратари, которые не ждут, когда шайба в них попадет, а сами ищут и борются за нее.
— Согласен, что неважно, как вратарь поймал, главное — поймал?
— Да, особенно сейчас мне как главному тренеру — все равно. Главное результат.
— Система игры в обороне должна идти под вратаря или вратарь должен подстраиваться?
— Система может идти под вратаря. Но у меня в карьере чаще было по-другому — вратари подстраивались.
— Приведи пару примеров.
— Есть вратари, которые хорошо играют в ближнем бою — когда шайба перед ними. Очень комфортно себя чувствуют, показывают хороший процент отраженных бросков и побед. С таким вратарем команда может сыграть активнее в зоне обороны, ничего страшного, если кого-то обрежут или игрок останется один под воротами — голкиперу будет комфортно. А есть вратари, которые качественно работают с дальними бросками. Тут команде приходится прижиматься к своим воротам, забирать отскоки.
— А частные случаи, вроде выхода два в одного — тут вратарь сам может договариваться с защитниками, как играть?
— Я всегда говорю, что нужно общаться и договариваться всем вместе. Задаешь вопрос защитнику: «Почему ты дернулся на игрока и спровоцировал его на пас?» Пас прошел на пустые, забили гол. Он говорит: «А мне вратарь сказал: ты иди, а я буду отвечать за дальнего». Спрашиваешь вратаря, а вратарь: «А я такого не говорил». Все должно быть системно и идти от тренера. Тогда каждый будет знать, за что отвечает.
— Илья Брызгалов рассказывал в интервью, что защитники в «Филадельфии» все равно блокировали броски, хотя он просил этого не делать. У тебя были иногда подобные разногласия с игроками?
— У меня практически никогда их не было. Ну, кроме рабочих — что-то не поделили на тренировке, подрались, ну и все на этом — дальше это никуда не переходило. Моя задача всегда была одна — ловить шайбу, а нужно блокировать броски или нет — решал тренер. Сейчас я, как тренер, считаю, что блокировать однозначно нужно. Это показатель заряженности моих игроков на результат. Если я увижу, что игрок не заблокировал бросок, хотя мог это сделать, то у этого игрока в моей команде будут большие проблемы.
— Вообще, «главные тренеры — бывшие вратари» — это редкость...
— Да, проще быть тренером вратарей. Но пока это не для меня.
— У «главного тренера — бывшего вратаря» есть перекос в оборону?
— Есть. Потихоньку избавляюсь. Поначалу вообще все от обороны было.
— Все вратари хорошо знают тактику?
— Мне всегда было интересно. Все видео теории, все собрания. У Скудры, у Билялетдинова, у Шепелева. Сейчас взахлеб смотрю молодежные чемпионаты мира. Там всегда много нового в тактическом плане.
— Разбор соперника для вратарей нужен? Мол, готовься, номер десять всегда под блин бросает.
— Это вообще неважно. Когда мне пытались такое говорить, я не слушал. Будешь на этом зацикливаться, он тебе бросит верхом, а тебе говорили, что он всегда под блин бросает. А может у него даже такой ситуации в игре не будет.
— На тему главных тренеров — бывших вратарей, и, собственно, о твоем опыте работы под руководством такого человека. Петерис Скудра. Это топовый тренер?
— Нет. Давайте возьмем Быкова — выиграл два Кубка Гагарина и два Чемпионата мира. Я считаю его топовым тренером. Возьмем Билялетдинова — выиграл три Кубка Гагарина и один Чемпионат Мира. Он — топовый. Возьмем Хартли. Он выиграл все лиги, в которых работал, и вчера обыграл Канаду со сборной Латвии. Скудра для меня не является топовым тренером, потому что он, во-первых, молодой, во-вторых, пока ничего не выиграл.
— Но у Скудры пока и не было шанса поработать с топовой командой.
— Знарок вышел в финал с ХК МВД. Если бы Петерис вышел в финал с «Торпедо», он бы получил приглашение в топ-клуб.
— Петерис, тем не менее, особенный тренер в твоей карьере?
— Когда в интернете появилась информация о том, что я закончил играть, первым, кто позвонил, был Скудра. Он поддержал меня и сказал, что если я захочу, то попробует найти мне работу в системе «Торпедо». Для меня это много говорит о человеческих качествах.
— Почему не пошел в систему «Торпедо»?
— Уже дал обещание в Воронеже.
— Вспомни любую историю, которая лучше всего характеризует Петериса Скудру.
— Петерис после плохой игры мог зайти и разнести нас всех. Где-то даже с перебором, но по делу. А потом выходил в зону, где игроков ждали жены, дети и родители, и в каком бы состоянии гнева он не был, со всеми здоровался, целовался-обнимался — и делал это искренне. А потом заходил обратно в раздевалку и мог еще добавить.
— Он из тех тренеров, кто может морально уничтожить игрока?
— Да.
— И вратаря?
— Думаю, да.
— Тебя хоть раз коснулось?
— Нет. Его позиция простая — если ты честный в работе, если отдаешься на каждой тренировке и в каждой игре, то он может высказать недовольство пропущенной шайбой, но не более того. Мы играли с «Динамо» в плей-офф, во второй игре я пропустил бросок Кутейкина от красной линии. У всех, конечно, был шок. Я сидел в раздевалке, накрывшись полотенцем, и натурально зарыдал — настолько мне было обидно, что я подвел клуб. Слезы текли, не мог остановиться. Чувствую, ко мне кто-то подсел, залез рукой под полотенце, обнял меня. Это был Петерис, он подобрал слова, что надо успокоиться сейчас, что мы ничего еще не проиграли, что ошибаются все, а я — честный и трудолюбивый парень и он меня уважает.
— Ты в своей сегодняшней работе в чем-то копируешь его?
— Не копирую, но кое-что от него взял, как и от Билялетдинова, и от Шепелева. Это дисциплина, профессионализм и работа на полную катушку. Я не понимаю и не принимаю того, что игрок выходит на сорокаминутную тренировку, не может сконцентрироваться и отдать точный пас на два метра. Не потому, что он не умеет этого делать, а потому что тупо не подготовил себя к тренировке. Физически, или головой, или просто витает в облаках. Ты за это получаешь деньги — значит вышел, забыл обо всем и паши.
— В продолжение историй про тренерские «встряски»: вспомни, пожалуйста, самый крутой поворот игры после раздевалки в перерыве?
— Финал Чемпионата мира против Канады. После первого периода. Сергей Федоров — теперь уже Сергей Викторович — сказал такую пламенную речь, которая приободрила всех. Пошли мурашки по коже, и даже мне хотелось схватить игровую клюшку, выскочить и бегать по льду, во всех втыкаться, прыгать под шайбу, с кем-нибудь подраться. Это сработало.
Моя мечта — сделать из «Бурана» крепкого середняка
— Вспомнишь самый волнительный телефонный звонок за всю карьеру?
— От Валерия Константиновича Белоусова. Царствие небесное, считаю, что он был одним из великих российских тренеров. Звонил и лично приглашал в «Трактор». Потом еще звонил Женя Кузнецов, видимо, по его просьбе. Говорил, что собирается хорошая команда, «давай приезжай».
В сезоне 2011/2012 «Трактор» Валерия Белоусова дошел до финала Восточной конференции КХЛ.
— Почему не поехал?
— Испугался, что очень много денег давали.
— Ты говорили уже, что всегда знал, чего хотел от денег, и поэтому голова не шла кругом. Почему тут деньги смутили?
— Я понимал, что и спрос будет другой. Но меня все устраивало тогда в «Югре», и я посчитал, что мой уход будет предательством по отношению к Шепелеву, Соловьеву и Котову. Если между мной и тренером полное доверие, я не смогу променять это на что-то другое.
— Это самый большой контракт, который тебе когда-либо предлагали? Или ты все равно потом заработал эти деньги?
— Потом даже близко не было. Приличная сумма, даже более чем.
— Долго думал?
— Конечно, я думал и колебался. Советовался с родителями. Понимаешь, звонил сам Белоусов, это было очень приятно и я такого никак не ожидал. Отказать было тяжело, но уйти из «Югры» было бы тяжелее.
— Перед другим — уже состоявшимся, и более поздним в твоей карьере переходом — в новокузнецкий «Металлург», тебе ведь тоже звонил лично Соловьев?
— Да, разговаривал с Николаем Дмитриевичем, и еще мне звонил Владимир Роккель, тогда генеральный директор клуба. Но я шел под тренера, потому что мне очень важно его доверие. Соловьев говорил, что в команде еще двое молодых вратарей, хотел, чтобы они быстрее росли, видя меня.
— Николай Соловьев, будучи ассистентом в «Югре», а потом главным в «Металлурге» — это разные тренеры?
— Не в обиду Николаю Дмитриевичу, мне показалось, в Новокузнецке он был добрым. А в «Югре» он не был добрым. В хорошем смысле «не был добрым» — мог спросить достаточно жестко. Он интересный человек и хороший тренер. Нестандартный. Знал, где нажать, где отпустить. Даже критика часто была с юмором.
— Как у тебя складывались отношения с Кареевым и Подъяпольским?
— Майкл Ленер мне объяснил, что не может быть друга-вратаря. Ворота одни. Либо ты будешь есть свой хлеб, либо другой вратарь. В любой команде мой основной конкурент — не команда соперника, а другой вратарь — или вратари — из моей команды.
— В «Металлурге» ты часть сезона отработал под руководством Сергея Бердникова, с которым как раз играл в свой первый сезон ХК МВД. Но в силу разницы в возрасте тогда вы вряд ли были друзьями?
— Наоборот, мы здорово общались. Жили вместе на базе, я один — самый молодой, и трое взрослых — Бердников, Шахрайчук и Башкиров. Сергей Палыч очень веселый и компанейский, интересный человек.
— Когда Бердников стал тренером в «Металлурге» в сезоне 2016/2017, как складывались ваши отношения?
— Помню как-то на предсезонке, когда Бердников был помощником Соловьева, мы разговорились и я его спросил:
«Сергей Палыч, а ты как сам, готов главным тренером быть?» Он говорит: «Да, я готов». — «А что бы ты сделал, если бы тебя прямо сейчас поставили? Что бы ты изменил? — и в шутку добавляю: — наверное, в первую очередь меня убрал бы из команды?».
Посмеялись, а в итоге так и получилось. Но у меня никаких обид, мы общаемся и по сей день.
— Сезон в «Кузне» получился для тебя кошмарным — одна победа в 16 играх. Переход по ходу сезона в «Торпедо» помог быстрее забыть этот этап?
— Это было супертяжело, и я действительно хотел как можно быстрее это забыть. И потом у меня вторая половина сезона — уже в «Торпедо» — была хорошая.
— У тебя, по сравнению с «Металлургом», в «Торпедо» коэффициент надежности был...
— (перебивает) Лучший в карьере.
— А оборона в «Торпедо» — тоже лучшая в твоей карьере?
— Одна из лучших. Хорошая оборона была в сборной при Билялетдинове.
— Это же напрямую влияет на твои цифры?
— Влияет вся система, в которой нет мелочей. Если я выхожу за ворота и останавливаю шайбу, я должен знать, что делаю — и мои партнеры тоже должны знать, что я делаю. В меньшинстве я знаю, что под меня оставляют игрока, я за него отвечаю, остальные играют «четыре на четыре».
— А нюансы с экипировкой сильно влияли на твою игру? Заморачивался когда-нибудь в плане клюшку подобрать повыше-пониже?
— Никогда, и очень удивляюсь, когда вратари заморачиваются. Вспомнил историю про Ленера. Приехал к нему в кэмп после сезона в «Динамо». Он смотрит на мою форму и говорит: «Это полное фуфло, как ты можешь ее на себя надевать». Мол, «онли Бауэр». Ленер дал мне новый комлект попробовать, они суперлегкие, прямые — а мои были еще старые, с «колбасками» на коленях. Объяснил, как ремешки правильно затягивать. Я выхожу на лед — мне неудобно, я психую, нервничаю. Ленер подходит: «Биру, вот зе фак?». Говорю, что не могу никак в щитках твоих. Он отвечает: «Окей, я знаю один способ, как привыкнуть к новой форме. У тебя сколько льдов сегодня? Два? Окей, сделаем четыре. Завтра сможешь хоть на дискотеку в новой форме идти». Два дня он меня так прокачивал, на третий день мне было уже пофигу — «Бауэр», не «Бауэр».
— Смотри, Ленер обращает внимание на мелочи вплоть до правильной затяжки ремешков на щитках, а ты говоришь, что нюансы экипировки не важны.
— Это вопрос удобства, а не заморочки. И это был единственный момент у меня.
— Сейчас к тебе придет твой вратарь и скажет, что ему клюшки на дюйм короче надо. А ты?
— Я посмеюсь. Была у меня история с молодым вратарем в Воронеже, не мог он привыкнуть к новой ловушке, шайба от нее отскакивала — и он на нее смотрел так постоянно, типа, из-за нее, не может поймать. Он злится, а я мимо него проезжаю каждый раз и говорю: «Захар, очень круто смотрится ловушка, может тебе всю форму такую попробовать?» Потом поймает шайбу, я снова проезжаю: «Слушай, классная ловушка, ты в ней выглядишь как элитный вратарь, смотри, как она ловит». Дня три ему так говорил, он в итоге забыл про нее наконец и стал нормально тренироваться.
— А как ты считаешь, есть еще куда меняться вратарской технике? Последнее «глобальное» изменение, это, наверное, появление баттерфляя.
— В технике, я думаю, уже нет. А в мелочах и в тактике что-то всегда будет меняться. Я об этом иногда думаю, но не представляю, что это может быть.
— Думаешь — то есть пробуешь что-то «изобрести»?
— Вратари же все разные, думаешь, как конкретно этому парню помочь и раскрыть его сильные стороны. Не переучивать его на гибрид, или на баттерфляй, или на стендап. А за что бы зацепиться, чтобы раскрыть его настолько, насколько это возможно.
— Долгое время о позиции вратаря говорят: «Люди ненормальные, все уворачиваются от камней, а они их ловят на себя». В контексте старой экипировки — а особенно совсем ранних лет, когда у голкиперов и масок-то не было, это звучало правдоподобно. Но Илья Брызгалов как-то поделился мыслью, что вратарь-то защищен от и до, а вот защитникам, которые ложатся под шайбу, достается куда больше, и, мол, кто еще более сумасшедший?
— Согласен с Брызгаловым. Я застал времена, когда форма была «плохенькая», отбивал руки, ноги, ребра, но это было давно. На Чемпионате мира я играл со сломанным пальцем, то есть форма была настолько комфортной. У меня вызывает восхищение, как Воронков ложится под шайбу, получает перелом челюсти и выходит на следующую смену играть. А потом кушает через трубочку, но едет еще и на Чемпионат мира.
— В каком возрасте у тебя сформировалась рутина подготовки к игре?
— Достаточно рано, еще в Высшей лиге. Для меня каждая следующая игра была самым важным событием в жизни. Вечером мог прогуляться, посмотреть какой-то позитивный сериал или мультик, почитать позитивную книжку и пораньше лечь спать. И с вечера отключал телефон. А в день игры почти ни с кем не общался и не разговаривал — берег энергию, даже словесно. Старался подходить к матчу без эмоций: без отрицательных и без положительных. Свою лучшую игру я показывал в том состоянии, когда я ни о чем не думал и был в нейтральном состоянии.
— Соперники тебя часто пытались выводить из себя, зная твою эмоциональность?
— Бывало, но последние годы мне вообще все равно было. Так, могли какую-нибудь ерунду сказать. На меня очень сильно повлиял Шепелев — он сам спокойный и уверенный в себе человек — и я за время работы с ним стал намного спокойнее.
— А где грань этих разговоров на льду? В НХЛ порой такие грязные вещи люди друг другу говорят, что кажется, это как-то слишком.
— Я думаю, определенная грань есть, и какой-то совсем уж грязи никто себе не позволяет.
Ну, нах#й послать — спокойно.
— А потом после игры также спокойно еще и пообщаться можно?
— Вообще спокойно.
— Когда другой вратарь начинал игру в старте, а ты садился на лавку, о чем думал? Чем занимался?
— Это было суперскучное и самое неприятное время. Был моложе — с ума сходил, ждал, когда эта игра закончится. Стал постарше — перед игрой себя «насиловал» в тренажерном зале. Потом сидел на лавке и отдыхал.
— Ты хотя бы раз испытывал чувство безразличия к пропущенному голу?
— Нет.
— А тебе встречались игроки, которые уже не хотят, но вынуждены играть, потому что контракт, деньги и так далее?
— Да. Но сейчас в моей команде таких людей нет. Когда меня назначали в «Буран», я сказал руководству: «К вам пойдут жаловаться на меня. Доносить. Устраивать провокации. Я не пойду на эту должность, если вас устраивают такие игроки в первой и молодежной команде. Тренеры, которые с родителей берут деньги за то, чтобы мальчик играл. Здесь этого не будет, и я начну это ломать с сегодняшнего дня».
— Когда приходится увольнять игроков, попадаешь под попытки манипулировать твоими эмоциями, заводя разговоры про семью, кредиты, ипотеки?
— Да. Очень часто. Для меня пока самое тяжелое в профессии — расстаться с игроком. Манипуляций было достаточно, и с игроками, и с тренерами. Но если я принял решение, я его объясняю, но заднюю не даю.
— Кто-нибудь уже поругался с тобой «раз и навсегда»?
— В глаза нет. За спиной — не знаю. Какие-то слухи доходят, но я научился от этого абстрагироваться.
— Переход Кольцова и Пепеляева в «Буран», во время твоего первого полноценного сезона в клубе, добавил тебе трудностей в выдерживании дистанции с командой? Еще в недавнем прошлом — оба твои хорошие знакомые, или даже друзья?
— С Кириллом Кольцовым мы давно и хорошо знакомы, а Алексей Пепеляев — да, он мой друг, мы вообще дружим семьями. Но когда он был в «Буране» мы ни разу не виделись за пределами дворца. Ни разу не посидели и не поужинали. Это этикет. И с Кольцовым, и с Пепеляевым мы легко договорились, и я им благодарен за то, что поверили и приехали.
— Зачем «Бурану» игроки такого уровня, которые явно заинтересованы в предложениях из КХЛ? Надолго они не останутся, в чем логика их перехода тогда?
— Для «Бурана» это был прорыв. Когда я только приступил к менеджерской работе, было так, звоню игроку: «Здравствуйте, это Михаил Бирюков, менеджер «Бурана», хотел бы обсудить с вами вашу карьеру, интересен ли вам «Буран»? Ответ сразу был: «Спасибо большое за звонок, нет». Репутация у клуба была ниже плинтуса, я не понимал, как с этим бороться, а потом пришла такая идея. Помимо Кольцова и Пепеляева мы подписали Игоря Мирнова, Константина Макарова, вратаря Александра Макарова. Если игроки такого калибра приехали, если они играют в команде, живут в этом городе, получают зарплату, значит, «Буран» — это нормальная организация.
— Как обычно это бывает, опытные игроки — это хороший пример для молодых?
— Когда ребята заходили в зал, Пепеляев уже весь в поту тягал железо, потому что приходил за полтора часа до тренировки. Потом шел со всеми на командную тренировку, потом на лед. Показал, как работают профессионалы в КХЛ.
— Были из молодых те, кто посмотрел на это и мимо себя все пропустил?
— Общая масса. Я говорил: «Ребят, посмотрите, что делает с шайбой Кольцов. У человека такое качество передачи, броска, такое игровое мышление. Вы думаете, он родился такой? Нет, ребят, это сумасшедшая работа. Плюс талант». Я думаю, рядом с ним многие чувствовали себя некомфортно со своим уровнем.
— Тогда почему те, для кого Высшая лига это первый и последний шанс заиграть, так наплевательски к себе относятся?
— Для меня это до сих пор загадка.
Я всегда говорю — ошибаются все. Грубо. Очень грубо. Фатально. Я прощу любую ошибку, но никогда не прощу пофигизм. Если ты пофигист по отношению к себе — ты пофигист по отношению к команде.
Если ты не можешь применить силовой прием, поймать на себя шайбу — да, тебе будет больно — повести команду за собой, а сидишь с опущенной головой и думаешь, что кто-то другой за тебя это сделает — я такого понять и принять не могу. И не уверен, что когда-то смогу.
— Сколько раз ты готов поговорить с человеком, прежде чем идти на крайние меры и выгонять?
— Смотря чего это касается. Если это тактический момент, может быть несколько раз. А если что-то из вон рук выходящее — может быть, и ни одного.
— Если пофигист?
— Раза три поговорю. Может даже четыре.
— Через все твои интервью красной линией проходит мысль о непременном желании побеждать. Но ты работаешь с одной из самых небогатых команд лиги, для которой задача выхода в плей-офф кажется очень сложной. Какие ты задачи здесь реально можешь решить?
— Моя мечта — сделать из этой небогатой команды крепкого середняка.
— За счет чего?
— Дисциплина. Тактика. Подбор игроков.
— В ВХЛ для тебя есть примеры успеха?
— Рязань — вышли в плей-офф в этом сезоне. Андрей Разин добивался успехов со скромной «Ижсталью». Я не хочу, чтобы «Буран» ассоциировался с временным пристанищем для игроков. Хочу, чтобы люди приезжали с целью выполнить командную задачу и с этой командой прыгнуть выше головы.
— Когда-нибудь вечером перед сном ты ловил себя на мысли, что за сегодняшний день ни разу не подумал о хоккее?
— Нет. Не помню такого дня.
— Как ты отвлекаешься тогда?
— А не получается, практически. Только дети отвлекают. И жена. И то не всегда, бывает, сын мне что-то говорит, а я про раскат думаю какой-нибудь. Тренерская работа напоминает мне работу вратаря. Результат — это моя зона ответственности, я отвечаю за всю команду. И что бы я ни сказал команде, кого бы я ни упрекнул, на какие-бы ошибки ни посетовал — все равно я прихожу домой и всю ночь гоняю мысли о том, что я проиграл игру. Это моя сущность.
— А есть какой-нибудь навязчивый сон про хоккей?
— Практически не снится, на самом деле. Единственное, когда глаза закрываю, то перед глазами хоккей. Разбор какой-нибудь делаю.
— Для такого амбициозного человека как ты, есть какая-то точка, пройдя которую, ты скажешь, что добился того, чего хотел?
— Я бы хотел стать Олимпийским чемпионом. В качестве тренера. Или менеджера сборной. Чтобы я сам внутри понимал, что я проделал большую работу для этого.
— У тебя есть план, как этого добиться?
— Нет. Я считаю, что так много должно для этого совпасть. Это один шанс из миллиона, может даже из десяти миллионов. Но и до того момента, когда Рене Фазель повесил мне на шею золотую медаль в Канаде, я и представить себе не мог, что со мной это произойдет.
Однажды я был в расширенном — конечно, совсем уж расширенном — списке на Олимпиаду в Сочи. Теперь я должен как тренер учиться каждый день, чтобы состояться и сделать хорошую карьеру. Знаете, как говорят, на бога надейся — а сам не плошай. Вот план такой. Надеяться на бога — и самому не плошать.
Что для тебя абсолютно неприемлемо в профессии?
Лень.
Самый красивый шлем, который ты видел?
Все шлемы Хенрика Лундквиста.
Хоккейное правило, которое ты бы отменил в пользу вратарей?
Убрал бы трапецию за воротами.
Хоккейное правило, которое ты бы добавил в пользу вратарей?
Чтобы вратарь мог быть капитаном команды.
Ты бы мог себя представить капитаном?
В некоторых командах да.
Какой пункт в статистике вратаря самый показательный?
Процент отраженных бросков.
Почему не количество побед?
От команды многое зависит.
Что дольше остается в памяти: голы или спасения?
К сожалению, голы.
Если бы можно было попробовать другую профессию, не рискуя хоккейной карьерой, какую бы ты попробовал?
Заводчик собак.
Лучший стадион, на котором ты играл?
«Колизей Пепси» в Квебеке.
Самая запоминающаяся игра, которую ты выиграл?
Первая игра на Чемпионате мира против Чехии, в которой я вышел на замену.
Твой сэйв, который ты будешь помнить всю жизнь?
В плей-офф за «Торпедо» в серии против «Динамо». Конец периода, играли в меньшинстве, долгий розыгрыш — я отыгран, пас на дальнюю, и человек бросает в пустые. Я лежал, но успел прыгнуть и краешком черенка клюшки зацепил шайбу.
Интервью с Михаилом Бирюковым в городе воинской славы Воронеже для вас записал Михаил Фрунзе и запечатлел Андрей Чудаев.